Голос Схоластики сливался с голосом Гомы на кухне, пока мы стояли в библиотеке. Вероятно, именно так звучало «Имение Кабури», когда Лили была жива — смесью молодого и старого, с проникающими через окна отдаленным гулом трактора и приглушенными разговорами персонала. Ветер подхватил запах кожи Джека — зеленых кофейных бобов и мягкой земли. Он был лёгким и тёмным, неуловимым, как и этот мужчина. Я могла продолжать наслаждаться моментом, но у меня было странное ощущение, как будто я стояла на краю чего-то глубокого и огромного, и мне нужно было отступить.
— Это мать Лили? — я подошла к одной из полок и взяла рамку. В ней была фотография Джека с красивой чернокожей женщиной. У неё была изящная, длинная шея, элегантная и гладкая кожа, и лицо, которое не нуждалось в макияже, чтобы подчеркнуть его красоту. Её черты излучали осмысленную уверенность. Джек обнимал её за плечо, пока она держала маленькую Лили перед камерой.
— Сара, — Джек взял рамку из моих рук и посмотрел на неё. — Она хотела отвезти Лили в Диснейленд, но я настоял, чтобы она приехала сюда, как и в предыдущие годы.
Он оставил всё остальное невысказанным, но было ясно, что Сара обвинила его в том, что случилось с их дочерью. По выражению его лица было ясно, что он не злился на её, потому что он тоже винил себя.
— Лили была нашей последней связью, единственным, что удерживало нас вместе. Я не разговаривал с Сарой после похорон.
Джек осторожно поставил рамку на полку.
Он так часто это делал. Каждое движение было кратким и выверенным, подобно тому, как он фокусировался на вещах, которыми он мог управлять, чтобы не быть затянутым в тёмный водоворот пустоты.
Пронзительный звон судейского свистка раздался из гостиной, где Бахати смотрел футбольный матч. Это нарушило странные чары, которые, казалось, были неуловимо сотканы вокруг Джека и меня.
— Мне пора, — сказал Джек. — Я нужен снаружи. — Он надел солнцезащитные очки и остановился у двери. — Мы отправимся в Бараку утром.
После того как он ушел, я села и наблюдала, как Аристотель отрывает маленькие кусочки салата из своей кормушки. Лучи солнечного света падали на темные полки вокруг меня. Только тогда я поняла, что меня окружают книги. Но ни одна из них не привлекла моего внимания, пока Джек был в комнате.
Глава 6
Когда мы покинули ферму, я покрутила записку Мо между пальцами. Капли утренней росы ещё блестели на листьях, как разбросанные по полю бриллианты.
— 17 июля — Джума (Барака), — сказала я.
Это был первый из стикеров Мо, который не был зачёркнут, и хотя теперь уже август, мы направились туда, где, как предполагалось, она должна была забрать ребёнка по имени Джума. Нам потребовалось полдня, чтобы добраться туда по грунтовым дорогам, которые вились среди высокой жёлтой травы.
Барака представляла собой скопление хижин с соломенными крышами, окруженных кустами терновника и тропинками, которые вели к небольшим полям кукурузы и картофеля. Жители деревни указали нам в сторону хижины Джумы, а затем вышли на улицу, прислушиваясь.
Я пыталась следить за разговором между Джеком и женщиной, которая сидела на корточках у костра, но они говорили быстрыми, короткими фразами на суахили.
К её спине был привязан ребёнок, и она готовила нечто, похожее на густую кашу. Цыплята клевали землю вокруг её ног, в то время как другой малыш спал в углу.
Разговор стал накаляться. Джек сидел рядом со мной на деревянном стуле, его прежняя сердечность исчезла. Он сгорбился, пытаясь поместиться в маленьком дымном пространстве. Женщина, мать Джумы, казалось, уклонялась от его вопросов и игнорировала нас. Было произнесено имя Габриэля. Женщина пожала плечами, покачала головой и развернулась спиной к нам.
— Габриэль уже был здесь? — спросила я.
— По-видимому, он никогда не появлялся, — ответил Джек.
— А Джума? Где он?
Джек послал женщине мрачный недвусмысленный взгляд.
— Она говорит, что не знает.
В этот момент вошёл мужчина и начал с нами разговаривать, он повысил голос и дико размахивал руками.
— Что происходит? — я перевела взгляд с него на Джека.
— Это отец Джумы. Он хочет, чтобы мы ушли, — но Джек не двинулся с места. — Только когда они расскажут нам, где Джума.
Сельчане подглядывали снаружи, пока разговор становился всё громче. Жесткое упорство Джека подпитывало ярость другого человека. Мать Джумы начала рыдать, напугав спящего малыша. Его крики смешивались с её, поскольку мужчины продолжали спорить. Тёмная хижина превратилась в сумасшедший дом с кудахтающими цыплятами, плачем и криком.
— Стоп! — я не могла больше этого выносить. — Всё, просто остановитесь!
Мой протестующий крик был встречен изумлённой тишиной. Думаю, тишина была во всей комнате.
— Пожалуйста, — я встала и сжала руки женщины. — Мы здесь только из-за Джумы. Это то, что вы хотели, не так ли? Поэтому Габриэль и Мо договорились заехать к вам. Чтобы отвезти его в Ванзу. Если вы передумали, просто скажите нам, и мы уйдем.
Она не знала, что я говорила, но пока она смотрела на наши соединённые вместе руки, большие и крупные слезы начали капать вниз на них.
— Джума, — сказала она, её горло конвульсивно сжалось от его имени. Затем она заговорила так, как если бы она так долго сдерживала слова, что не могла остановить их, когда они начали вырываться. Когда женщина закончила, то крепко сжала мои руки и заплакала.
— Джек?
Когда его глаза встретились с моими, в них царило уныние.
— Пойдем. — Он оттащил меня от нее, сжав пальцы вокруг моего запястья. — Нам тут ничего делать.
Он провел меня через дверь, мимо толпы, собравшейся на улице, и направил к машине.
— Что она сказала? — спросила я.
— Садись, — он уже заводил машину.
— Нет, пока ты не объяснишь, что только что произошло в этой хижине.
— Садись в машину, Родел, — прорычал он.
Джек сжал челюсть и смотрел прямо пред собой, не глядя на меня. Это был Джек, которого я встретила на крыльце в первый раз — суровый, отстраненный, неуступчивый.
— Я никуда не уйду, пока ты не ответишь мне.
— Ты действительно хочешь знать? Отлично.
Он хлопнул по рулю обеими руками.
— Они продали его, Родел. Они продали Джуму. Они собирались передать его Габриэлю в обмен на некоторые предметы первой необходимости, но когда Габриэль и Мо не появились, они продали его кому-то еще. Джумы больше нет.
— Куда? Что ты имеешь в виду, говоря, что они продали его?
— Я имею в виду, что его родители продали его, потому что у них слишком много ртов, чтобы прокормить их. Там двое маленьких и ещё трое в поле. Они пожертвовали одним ребенком, чтобы другие могли жить. Они получили семена для своей фермы, кучу цыплят и достаточное количество еды, чтобы продержаться некоторое время.
— Я поняла, — сказала я, хотя это потрясло меня. Я многое повидала, сопровождая отца в его заграничных поездках. И хорошее, и плохое.
— Это ужасно, что его родители были вынуждены сделать нечто подобное, но Джума в хорошей семье, верно? Я имею в виду, они действительно хотели лучшего для него, раз согласились с тем, чтобы Мо и Габриэль проделали сюда весь этот путь, чтобы забрать его.
— Джума — ребёнок-альбинос. — Джек всё ещё был в ярости. Не разъярённо злой, но разбитый, подавленно яростный. Он выплёвывал слова, словно не мог их удержать. — Мёртвый он стоит больше, чем живой. На альбиносов здесь охотятся ради их частей тела, потому что люди верят, что они обладают магическими свойствами. Ведьмы делают из них талисманы: зубы, глаза, внутренние органы. Рыбаки вплетают волосы альбиносов в рыболовные сети, потому что они думают, что это привлечёт больше рыбы. Политики нанимают охотников на альбиносов, чтобы заполучить их конечности и кровь, чтобы они помогли победить на выборах. Богатые покупатели платят за них большие деньги. Три тысячи долларов за руку или за ногу. Пятьдесят тысяч на все тело, может быть, больше.
Джек посмотрел на меня в первый раз с тех пор, как он вытащил меня из хижины.