От зари до поздней ночи, в борьбе с суровой природой крестьянин добывал хлеб и сам жил в нищете… Туманян показал, как самый тяжелый, изнурительный труд не мог вывести крестьянина из безысходной бедности. Судьба крестьянина всегда волновала Туманяна, и каждый раз, когда ему приходилось видеть страшные картины нищеты деревни, его сердце сжималось от боли. Осенью 1895 года, в письме к другу, он делился своими впечатлениями от вечера, проведенного в крестьянской семье. Сидел он в небольшой комнатушке, через полуоткрытую дверь слышал разговор и видел, как хозяйка суетилась и готовила яичницу для почетного гостя. «Голодные, оборванные дети возились у огня, — рассказывал Туманян, — мать едва удерживала их то проклятиями, то побоями… Мимо меня прошла старшая дочь хозяина, пряча под своими лохмотьями два лаваша[14]. Снова поднялся шум. Дети пытались отнять у сестры хлеб. Наконец, принесли яичницу и лаваши, края которых были исцарапаны голодными ребятишками…» Мог ли Туманян дотронуться до еды после того, что он видел? Он отказался, и яичница с пшеничным хлебом досталась голодным детям, которые с шумом и криками, отнимая куски друг у друга, в один миг уничтожили еду…
Туманян был свидетелем процесса обнищания трудовых крестьянских масс. В конце 1880-х и в особенности в начале 90-х годов все более и более ухудшалось экономическое положение армянского крестьянства. Ростовщики и кулаки, помещики — крупные землевладельцы и защищающие их господство царские чиновники во главе с духовенством — все вместе эксплоатировали и истязали деревенского труженика.
Наблюдения этих лет, размышления поэта о «крестьянской доле» нашли яркое выражение в незавершенной поэме «Стенания», сохранившиеся отрывки которой относятся к 1890 году. Она написана в форме задушевной беседы между юным гостем и стариком, который начинает свой рассказ жалобами на горькую участь земледельца: «Мы бедные люди, — говорит он, — в ущельях и горах проходят наши черные дни. Так много мы трудимся, столько проливаем пота — и все те же нищие и голодные». На просьбу юноши рассказать о жизни деревни, о «болях и горестях» крестьян старик отвечает:
Автор раскрывает классовое лицо армянской деревни. С одной стороны тавады — помещики, владевшие лучшей и большей частью земли, которые сами не пашут, не сеют, но которые являются хозяевами жизни и держат в кабале «весь крестьянский народ», с другой — обездоленные и нищие сельские труженики. Устами старика Туманян бичует защищающий «богатеев» строй. Труженик не знает, «куда бы податься», где искать опоры? Кому жаловаться? Идти к сельским властям — бесполезный труд. Тавады, кулаки, ростовщики, становые и старшины — они все заодно. Старик говорит:
В поэме Туманяна не только правдиво изображен царивший в деревне социально-экономический гнет, но и ярко показан стихийный протест армянского крестьянства. В сочувственных тонах автор рисует образ бунтаря, пастуха Чаги, не пожелавшего покориться воле «богатеев». Он с высоко поднятой головой гордо стоял на сельской площади:
Чати, разумеется, через суд и законы не мог добиться наказания тавада, но смелость пастуха пробуждала в крестьянстве дух непокорности, сознание необходимости борьбы за свои права. Вслед за рассказом о мужественном поведении Чати следуют многозначительные слова старика.