Я не знал, чем обязан визиту Бяку. Я попросил Эдди поставить чайник, чтобы выполнить священный долг гостеприимства, усадил поудобнее гостя и предложил ему поесть. Бяку, не ломаясь, принялся за еду, осматривая нашу комнату и расспрашивая о разных вещах. Скоро пришла и старуха Бяку. Мы также пригласили ее к столу и в полном молчании напились чаю.
— Говорить к тебе пришли, — наконец начал Бяку.
— Говори, — ответил я.
— Тебя однако думал — чего пришел, — сказал он. — Думал чего шаман хотел? Может, пособку просить хотел?
Мне оставалось только подивиться проницательности Бяку. Именно так я и думал.
— Однако теперь меня-то нинту шаман, не шаман теперь, — продолжал Бяку. — Это дело бросаю. Тебя просить хотел — пособляй. Говори людям, нинту шаман Бяку. Пускай люди сердце век сердить не будут. Тебя однако совсем друзья шибко много. Тебя однако слушать будут. Говори, пожалуйста, не шаманит больше Бяку.
— Ты шаманскую парку и бубен куда дел? — перебил я излияния Бяку, имея корыстную мысль заполучить их.
— Однако в тундре бросил, — ответил Бяку.
— Чего худо сделал, — спросил я его. — Сюда бы привез, отдал, тогда поверили бы люди, что шаманить бросил.
— Однако меня-то совсем большой шайтан привез. Все люди, все нганасан, шайтан будет. Тебе отдам.
— Покажи-ка, — сказал я.
Бяку велел жене принести шайтана. Она вышла и скоро возвратилась с мешком, сшитым из шкуры, в которой что-то позвякивало. Бяку развязал ремень, которым он был стянут, и вытянул за кольцо идола. О таких идолах я никогда не слыхал и не встречал описаний в этнографической литературе. Лицо шайтана — маска из красной меди. К ней были привешены женские нагрудные украшения, огниво и особая подвеска, которую носят нганасанки. Все это указывало на то, что идол был женского пола. Я вгляделся в лицо-маску и не мог отвести взгляда. Глаза ее были сделаны из двух срезов полых костей. Они таращились на свет из-под орнаментированной полоски, закрывающей верхнюю часть личины. Скулы были сделаны неизвестным мастером очень тщательно. Они выпирали не сильно. Лица нганасан более скуласты. Самым примечательным на этом лице был нос. Казалось, он сделан из двух половинок. Я повернул идола к свету и увидел, что не ошибся. Нос действительно из двух частей. Личину кто-то переделывал. Первоначально она была значительно короче. Об этом говорила линия дырочек, отмечавшая подбородок, и дыра рта. Кто-то удлинил маске нос и пробил рот уже в самом низу. Я смотрел и не верил своим глазам. У меня в руках было нечто осязаемое, имеющее отношение к легендам о борьбе двух народов на этой земле. Их в сказках называют длинноносыми и коротконосыми. Коротконосые обычно фигурируют как жители земли с «тундры стороны», то есть севера, а длинноносые — «леса стороны», то есть юга. Сказки о длинноносых и коротконосых разнообразны, но конец их одинаков: длинноносые ссорятся с коротконосыми, вступают с ними в борьбу и побеждают их. Может быть, что-то в этом роде действительно было? Может быть, вот эта медная личина принадлежала когда-то коротконосым? А потом пришли длинноносые и перекроили ее по образу и подобию своему? Все может быть. Но может быть и так, что эта личина просто какой-то курьез. Впрочем, последнее маловероятно. Уникальность этой вещи, а также тот факт, что обычно были только семейные шайтаны, а не общенганасанский, отрицают предположение о курьезе. Идол был переделан неспроста. Я спрашиваю у Бяку для очистки совести:
— Однако этот шайтан-то кто делал?
— У-го, как знать буду? — ответил Бяку. — Век такой был. Меня отец Дюходэ был. Тебя-то вести слыхал. Самый большой шаман был. Юраки ходили слушать его, остяки, долганы — все. Самый большой шаман был. Как умирать время дошел, мне тот шайтан давал. Говорит, шайтан-то отца отца отца отца дальний отец нашел где-то.
Я усомнился в генеалогической точности рода Бяку.