Один, что побойчее был, отвечает:
— Все время под кроватями ходит кто-то. Это, наверное, намтаруо [духи мертвых].
Другие детишки как расплачутся — прямо беда. Один к другому прижались, за учительницу цепляются.
Я взял лампу, везде на четвереньках облазил, посветил, чтобы им показать, что никого нет — дети все-таки. А старикан наш с головешкой прибежал, по всем углам смотрит. Я его прогнал со злости. И так дети нервничают, а тут он еще со своими глупостями.
Кое-как угомонили всю ораву, положили спать и ушел я — уснули вроде. Утром прихожу в школу — беда. Нгадя заболел. Бредит, никого не узнает. То плачет, то смеется. Говорит, что его отец щекочет. Ну, думаю, задача. Теперь что случись — никто в школу детей не отдаст. Что делать? Фельдшер смотрел мальчишку, говорит, ничего определить не может. Просто нервное потрясение. Поил его разными снотворными, а они не помогают. Парнишка мечется, пугается. Другие дети тоже волнуются. Я думал, что сам с ума сойду. К вечеру малышу совсем худо стало. Мне жинка говорит:
— Слушай, Андрей, может это гипноз какой-нибудь? Внушил шаман мальчику что-нибудь? Ты привези его. Мы бы поговорили.
— Ну, что ты, — говорю. — Это же значит признать его. Потом, как ни объясняй, ему больше верить будут.
— Все равно вези, — говорит, — пусть лучше верят, чем мальчишка болеть будет.
Пилила, пилила меня всю ночь. Утром я и сам решил сходить поговорить. Позвали старика. Спрашиваю у него, где можно шамана того найти. Говорит, что близко стоит — верст десять. Можно пешком пойти. Ну, пошли. Я дорогой все думаю, как это люди могут такой ерунде верить. Вот, например, в шайтанов. Что такое ихний шайтан? Деревяшка какая-нибудь, камень, медяшка. А они кормят его, возятся, как с живым человеком. Никак понять не могу этого. Как я, например, могу какому-нибудь камню кланяться? Не могу. Наши старики тоже всяким там чудотворным иконам верят, мощам. Не лучше, чем эти идолопоклонники. Но все-таки как такая вера может возникнуть? Ну, за этими мыслями я и дороги не замечал. Шагаем мы со стариком версту за верстой. Он идет, как заведенный. Дошли до одной сопочки. Через нее перевалили. А там камней видимо-невидимо лежит. Вдруг старик останавливается, достает из мешка кусок сала оленьего и давай им камень тереть. Камень как камень. Рядом таких же валяется множество. И чего он этот камень мусолит?
— Зачем, — говорю, — камень салом мажешь?
— Однако шайтан, — говорит.
— Какой шайтан? Тут вот сколько камней валяется. Что же, все шайтаны, что ли?
Старик на меня смотрит, не понимает.
— Разве не видишь, что живой камень этот, шайтан-камень.
— Не вижу, — отвечаю. — Такой же камень, как и все. Если на всех сало тратить, самому ничего не останется.
Совсем мой старик на меня глаза выпучил:
— Чего такое, — говорит, — как ум потерял? Если собаку видишь, а рядом дрова, всегда скажешь, что собака живая, а дрова неживые. Так-то можешь отличить, а живой камень от мертвого камня не отличишь? Тебя, наверное, тоже шаман испортил.
Тут мне словно в голову ударило. Старик один камень живым считает, другой мертвым, а я нет. Не можем мы думать одинаково. Отчего он камень живым считает, не так уж важно сейчас. Может, на что-то похож этот камень, может во сне приснился. Черт его знает. А главное — сколько не толкуй ему, что камень мертвый, все равно не поймет. Человека жизнь воспитывает. Разбей я сейчас этот камень, то может и умереть старик. Потому что верит. Даже не верит, а чувствует, что живой. Вот ведь какое дело. Стало быть, убеждать без примеров — пустое. Таких, как старик, нужно перевоспитать, чтобы поняли свою глупость. А так, не поняв, чем они дышат, ломать все сразу вредно. Только забоятся люди, обособятся. Враждебно относиться будут, и все. А надо их понять. Вот тогда и толк будет.
Ну, пришли мы на стойбище. Я прямо к шаману в чум пошел. Туда и другие собрались. Говорю им: «Шаман что-то с мальчишкой сделал».
Поговорили они между собой, потом стянули шаману живот ремнем и давай его давить. Его даже вырвало. Посмотрели они на рвоту. А мне наш старичок говорит:
— Он парня заглотнул. Вот его волосы. Теперь обратно вышли.
Тут один мужик санки пригнал; сели мы, на факторию поехали. Там этот мужик поговорил с Нгадей, и парнишка отошел. Поправился. Я уверен, что это точно гипноз был. Парнишку убедили, что он спасен, вот и выздоровел. А после этого дела у нас веселей пошли. Тот мужик свою девочку привез, еще кое-кто детей отдал. На следующий год школу расширять пришлось.
— Вот так. Хочешь смейся, хочешь нет, а я верю, что старики нганасанские совсем все иначе видят, чем мы. Самые старые умерли, конечно, а некоторые до сих пор одни камни живыми считают, другие — мертвыми или как-нибудь еще. Молодежь ихняя тоже вот часто понять не хочет, что у стариков совсем иначе мозги повернуты. Посмеиваются над ними. А зря.