Позже я убедился, что все было сказано не ради красного словца. Людей города он знал отлично. И умел о них рассказывать, двумя-тремя штрихами обнажая в каждом человеке главное, что-то очень красивое.
Он долго называл мне разные фамилии, рассказывал о людях так, будто каждый из них был его близким другом. Мой блокнот распух от записей. Даже если бы я мог поговорить в день с десятью названными секретарем жителями города, то и тогда вряд ли исчерпал этот список за неделю. А он, судя по всему, не собирался останавливаться на этом. Мною начала овладевать паника: в Воркуте и прилегающих поселках, как мне было известно, живет свыше ста тысяч человек.
Вдруг секретарь перебил сам себя:
— Ба! Самого главного человека упустил — Попова Виктора Яковлевича. Слышали о таком?
Конечно, слышал. Более того. В свой первый приезд сюда фотографировал каменный обелиск, стоящий возле старейшей в Печорском угольном бассейне шахты. На обелиске была высечена надпись: «В 1919 году сын коми народа охотник Попов Виктор Яковлевич нашел здесь каменный уголь». И с другой стороны: «Металлы и минералы сами на двор не придут, требуют глаз и рук к своему прииску. М. В. Ломоносов». Я даже видел Попова в 1959 году в президиуме торжественного заседания, но познакомиться лично так и не удалось.
— Так вот, — подмигнул мне секретарь, — по непроверенным, но отнюдь не Провокационным слухам, через два-три дня Виктор Яковлевич должен приехать сюда, он живет в Сейде, это недалеко. Хотите познакомлю?
Еще бы не хотеть!..
Вблизи Попов оказался невысоким, сухим (из одних мускулов) стариком, с жиденькой седой бородкой и узкими, с умным, насмешливым прищуром глазами. Он был одет в обычный недорогой костюм, и только высокие резиновые сапоги, совершенно лишние на городском асфальте, выдавали в нем жителя тундры.
Историю своего открытия он, вероятно, рассказывал уже десятки, а может, и сотни раз. И все же, вспоминая те годы, волновался. Впрочем, по его виду этого нельзя было определить, только вот голос временами выдавал волнение. Для слушателей это была давняя история, для него — совсем близкая.
…В конце лета 1919 года Виктор Яковлевич с одиннадцатилетним сыном Михаилом отправился из деревни на охоту. Деревня называлась смешно — Тит, и состояла она всего из одной избы, которую когда-то поставил в тундре дед Виктора Яковлевича — Тит. В этой избе и жил сам Попов с женой, шестью сыновьями, двумя дочерьми и двумя племянниками.
Охота на гусей была удачной, за несколько дней настреляли с сыном сто пятьдесят штук, жирных, тяжелых. Теперь семья будет обеспечена мясом на всю долгую зиму. Можно было настрелять еще, но лодка больше не вместила бы. И без того ее борта всего лишь на два пальца поднимались над водой.
Перед дорогой следовало закусить, попить чаю. Виктор Яковлевич послал Мишутку собрать сухих сучьев для костра, а сам спустился к лодке за котелком, чайником и припасами. Поднимаясь на крутой, обрывистый берег, заметил черные, глянцевито отблескивающие камни. Из любопытства стукнул топориком, камень неожиданно легко раскололся. Попов поднял обломок, посмотрел на излом, слоистый, сверкающий, будто лакированный. Понял, что эФо такое: не век в тундре жил, кое-где побывать и кое-что повидать довелось.
Он видел уголь на Дальнем Востоке в 1904 году, когда шли к Мукдену. С той поры остался шрам на плече от японской пули да медаль с непонятной надписью: «Да вознесет вас господь в свое время». Почему и куда вознесет — было неясно. Видел груды угля у железнодорожных путей, когда их, солдат, десятью годами позже везли на западный фронт. Два года Попов был снайпером (пригодились охотничьи навыки), кормил окопных вшей где-то у Пинских болот, пока не нашел его осколок немецкого снаряда. После госпиталя уволили по чистой: езжай в свою тундру. Он не заставил себя долго упрашивать: стрелять по людям не хотел и не любил. Тундра восстановила его былое здоровье.
Так вот, повертел, повертел Попов в руках обломок черного камня, и вдруг пришла ему в голову мысль подшутить над Мишуткой. Отколол еще несколько кусков, поднялся к костру. Сын уже сидел рядом с огнем, не сводя с него взгляда. Отец усмехнулся: он тоже любил глядеть в пламя костра, Мишутка в него.
— Камни могут гореть, как думаешь? — спросил сына, пряча улыбку.
— Нет, камень не дерево однако, — убежденно ответил Миша.
— А у меня и камень будет гореть, я однако волшебник!
Мальчик недоверчиво посмотрел на отца. Вообще-то он боготворил его. Много ли найдется в тундре людей, кто не побоялся бы ездить на железном драконе, который плюется огнем и дымом, громко стучит сотнями круглых лап и бегает быстрее самого сильного оленя? Кто еще слышал, как стреляет большое-большое ружье, из которого можно одним выстрелом убить тысячу гусей или оленей? Кто видел железную птицу, носящую на себе двух людей сразу и послушную их воле? Никто, только отец. Он действительно очень сильный и смелый человек, лучший охотник, но зачем он хвастает? Ведь камни гореть не могут!