Но работники салехардской милиции оказались людьми обязательными. На пристани нас встретил офицер милиции и повел к синей машине с красной полосой. Нас отвезли в гостиницу, которая чем-то напоминала старый сибирский острог. Это было двухэтажное здание, сложенное из толстенных вековых лиственниц, с маленькими оконцами, тесными узкими комнатками. Нам было не до того, чтобы разглядывать убранство комнаты, мы зверски хотели спать, несмотря на то что в блеклом светло-голубом небе сияло солнце. Два напряженных дня в Лабытнанги порядком вымотали нас. И потому сейчас всего дороже выглядели две узкие скрипучие кровати, манившие белизной простынь…
Город на мысу
Мы прибыли в Салехард в субботу ночью. Следовательно, целое воскресенье мы могли бродить по городу, как туристы, а не просиживать часами в различных кабинетах. Ведь обычно мы настолько заняты своими делами, что нам некогда взглянуть на новые места глазами просто любознательного путешественника, интересующегося достопримечательностями не в силу служебных обязанностей, а для себя, для души.
Сашка же встал с левой ноги и все утро ворчал, что я втравил его в авантюру, а ему надо писать, он не может себе позволить прохлаждаться здесь, глазеть по сторонам, быть экскурсантом. Сашке пришлось смириться до понедельника.
Видимо, милиция, обеспечившая нам место в гостинице, решила взять над нами шефство и во всем остальном. Утром в дверь постучали, и на пороге появился красивый, осанистый полковник в милицейской форме. Представился, спросил, как нам спалось, нет ли каких претензий.
Мы с Сашкой переглянулись: уж не принимают ли нас за каких-то важных деятелей, имеющих касательство к Министерству охраны общественного порядка? Иначе с чего бы такие почести? Мы не хотели оказаться в положении Хлестакова, поэтому смущенно объяснили Павлу Ивановичу, что мы хотя и являемся по должности специальными корреспондентами, но к милиции касательства не имеем, каких-либо полномочий лишены. И вообще, с чего бы это нам оказывают такое внимание, к которому мы вовсе не приучены?
— А зачем вы обращались к нам насчет гостиницы? — лукаво улыбнулся полковник. — Теперь уж терпите наше внимание до понедельника. Каковы ваши планы на сегодняшний день? Советую побывать в краеведческом музее, город осмотреть. Если не возражаете, я буду вашим гидом…
Мы не смели возражать, хотя совесть наша была чиста перед Уголовным кодексом.
Впрочем, довольно скоро мы узнали причину, из-за которой нашими особами заинтересовался полковник. Все объяснялось просто: Павел Иванович пробовал силы в литературе, ему хотелось рассказать о пережитом, о своих встречах с разными людьми, о борьбе милиции с преступниками.
С трудом удалось нам заставить Павла Ивановича хоть ненадолго отвлечься от разговоров о проблемах художественного творчества. Полковник, умный, веселый собеседник, хранил в памяти множество интереснейших случаев и умел о них рассказать ярко, красочно, живо. Говорил он куда лучше, чем писал: в этом беда многих бывалых людей. Едва они садятся за письменный стол и берут в руки перо, куда девается вся живость, непосредственность, динамичность их рассказов, так отлично звучавших в устном изложении!
Павел Иванович был щедро наделен чувством юмора, что было несколько неожиданно для человека, столько лет имеющего дело отнюдь не с самыми забавными и смешными сторонами жизни. Ему приходилось сталкиваться вплотную с ворами, убийцами, бандитами, хулиганами, алкоголиками, быть свидетелем всевозможных случаев — от безобразных до трагических. Но, думается мне, он не хотел омрачать наше настроение и поэтому рассказывал в основном об анекдотических эпизодах из жизни здешней милиции. Мы хохотали до слез, слушая историю об одном пьянице, который в виде протеста вывернул в вытрезвителе лампочку из патрона и сжевал ее. Работники вытрезвителя переполошились, сделали алкоголику промывание желудка, всю ночь дрожали за его жизнь, а он преспокойно спал. Утром жена пришла просить, чтобы мужа отпустили. Ей рассказали о случившемся.
— Ох, идол проклятый! — с негодованием воскликнула она. — И здесь лампочки жрет, мало ему дома! Взял себе такую привычку — стеклом закусывать. Это мы фокусника видели, тот стакан сжевал. Так мой на дыбки: я тоже могу!.. Отпустите его, я ему, черту долговязому, покажу, как милицейское имущество жевать!
Смех смехом, а о пьянстве в Заполярье надо ставить вопрос серьезно. Об этом говорил и Павел Иванович, и многие другие, встречавшиеся мне впоследствии. В первую очередь в том, что потребление спиртных напитков еще велико, виноваты некоторые работники снабжения и торговли. Они «гонят» финансовый план, за перевыполнение плана им причитаются премии, прогрессивка. С точки зрения транспортников, мешок свежей картошки и ящик вина занимают равную площадь, овощи даже удобнее в транспортировке, плату же за перевоз они берут одинаковую. Торговые же работники рассуждают иначе: с овощами много возни, их надо хранить, какой-то процент портится, приходится списывать. Главное же — ящик спирта или водки стоит столько же, сколько десять — пятнадцать мешков картофеля или тонна капусты. И всегда пользуется спросом, не портится…