— Как там пословица говорит, а? — потер лоб секретарь. — Магомет, гора…
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — напомнил кто-то из девчат.
— Вот-вот! Оленеводы не могут в школу прийти, значит, школа, учителя должны пойти к оленеводу в тундру…
Об этом разговоре Галя вспоминала, пока легкие нарты мчались по заснеженной тундре туда, где находилось стойбище бригады.
…В бригаде девушку встретили приветливо, как вообще в тундре встречают любого гостя, какой бы национальности он ни был. Его в первую очередь кормят, поят крепким чаем, предлагают отдохнуть с дороги. Здесь не принято расспрашивать гостя, кто он такой, куда держит путь, зачем приехал. Захочет — сам скажет, когда сочтет нужным. А нет — никто не полюбопытствует, это считается бестактным и неприличным. Галя хотела сразу же объяснить цель приезда; взять, что называется, быка за рога. Но бригадир Константин Филимонов, пожилой ненец, деликатно ушел от разговора:
— Ты сперва однако кушай, немного спи, вечером разговор говорить будем.
Пришлось смириться, хотя Гале очень хотелось узнать, как отнесутся пастухи к тому, что она будет их учить грамоте.
В чуме, разделенном на две половины — мужскую и женскую — костром, ее встретила древняя старуха, с морщинистым, темным, будто вырезанным из дерева лицом. Она молча указала девушке место возле себя, поставила перед ней миску, наполненную кровью, и другую, в которой лежали куски мяса, протянула длинный нож. И все это без единого слова. Галя почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она знала: ненцы едят сырое оленье мясо, макая его в присоленную кровь. Но не представляла, что ей самой придется питаться так же.
— Кусай! — неожиданно тоненьким голосом сказала старуха. — Вот так.
Она взяла из миски кусок мяса, захватила зубами его край, быстро, снизу вверх, от подбородка к носу, провела ножом, отрезав небольшой ломтик.
— Хоросо! Цинги не будет, здоровый будесь!
— Спасибо, бабушка, я не хочу есть, еще не проголодалась, а чаю бы выпила, — увильнула от угощения Галя, хотя охотно бы съела целую ногу оленя, конечно, зажаренную.
— Как хосесь, — сказала хозяйка, убирая мясо. — Сисас цай дам.
Галя знала еще по школе, что ненцы с трудом выговаривают шипящие звуки. В их языке нет ни «ч», ни «ш», ни «щ», ни «ж». Раньше, еще в школе, одноклассники порой подсмеивались над теми, кому не давалась такая, казалось бы, простая фраза: «Шумел камыш». Но они в долгу не оставались и предлагали попробовать произнести несложное ненецкое предложение. У русских тоже не выходило: ненецкий язык — гортанный, с придыханием, очень нелегко научиться правильно выговаривать слова.
Вечером бригадир приехал на стойбище, посмотрел на Галю и сразу понял, что она умирает от голода. Как? Это осталось для нее загадкой.
— Сырое мясо однако не хочешь есть, — с добродушной усмешкой сказал он. — Понимаю, не привыкла. Будем тебе варить, однако сырое, увидишь, вкуснее. Пойдем в чум.
Он что-то быстро и коротко сказал старухе, та ответила наклоном головы и вышла.
— Мать это моя, старая уже однако, восемьдесят лет или больше, она сама точно не знает. Не понимает, что не всякий гость может нашей пищей питаться. Не сердись на нее, теперь варить тебе мясо будет.
— Дядя Костя, а я ведь приехала вас грамоте учить, — выпалила Галя и смешалась: бригадир, конечно, грамотный, вдруг обидится, не так поймет. — То есть не вас лично, а других оленеводов, которые читать и писать не умеют.
— Мне однако тоже надо учиться. Понимаешь, когда-то читал быстро, на фронте даже в газету два раза писал, печатали! А теперь много забыл, медленно пишу, читаю плохо. Газеты только зимой доставляют, летом редко-редко, далеко ведь олешек каслаем. Больше радио слушаем, все новости знаем…
Действительно, в одном из чумов стоял радиоприемник. Да и вообще пастухи отнюдь не были отрезаны от внешнего мира, как представляла Галя, когда она собиралась ехать сюда. В бригаде была рация, по которой поддерживалась связь с правлением колхоза. Ежедневно Филимонов садился к ней, надевал наушники, подносил к губам микрофон и принимался диктовать сводку: бригада находится там-то, такое-то количество важенок отелилось, столько-то новорожденных телят пало, столько-то сохранено.
Уже впоследствии Галя с удивлением отметила одну любопытную особенность в жизни оленеводов. Многие из них ни разу не видели ни автомобиля, ни паровоза, ни каменного здания. Но к авиации они относились безо всякого восхищения и преклонения, как к чему-то обычному, будничному, само собой разумеющемуся. Когда во время демонстрации фильма на экране возникал город, многоэтажные дома, троллейбусы, автобусы, машины, электровозы, пастухи восторженно ахали, цокали языками. А самолет воспринимали ну, скажем, как что-то свойственное тундре, рожденное ею. Юркие бипланы «АН-2» возили им продовольствие, новые фильмы, почту, лекарства, производили химическую обработку пастбищ против гнуса; охотники с самолетов отстреливали стаи полярных волков. Поэтому самолеты не были окружены ореолом необычности, они давно уже стали в тундре непременной деталью быта.