Но он ошибался.
Хозяйка, проворная молодая женщина с быстрыми глазами, услужливо подавала ему все, что он спрашивал, и в то же время хлопотала около другого путешественника, приехавшего несколькими минутами позже графа и севшего за другим столом, против него. Это был атлет с энергичным лицом и решительным видом, евший за четверых.
Оба путешественника не обменялись ни одним словом, но взглядами яснее слов сказали друг другу:
— Мы здесь в вертепе, в случае нужды я рассчитываю на вас, как и вы можете рассчитывать на меня.
Хозяйка, поставив путешественнику-атлету бутылку монте-фальконе, шепнула ему несколько слов, потом, подойдя к столу графа и убирая тарелки, сказала вполголоса, как будто не к нему обращаясь:
— Осторожнее!
Граф искоса взглянул на незнакомого путешественника. Тот, как будто без всякого умысла, затянул покрепче портупею рапиры, которую вначале отстегнул, чтобы быть свободнее. Граф сделал то же.
Вдруг, точно по данному знаку, в комнату ворвались цыгане — женщины, мужчины, старики, дети, грязные, оборванные, отвратительные.
Граф и другой путешественник, точно сговорившись, схватили свои столы и придвинули к прилавку, потом с быстротой, которую придает только неминуемая опасность, нагромоздили на них все, что попадало под руку, — скамейки, стулья, табуреты, соорудив таким образом высокую баррикаду, занявшую целый угол комнаты; позади них была дверь во внутреннюю часть трактира, дававшая им возможность отступить в случае надобности.
У графа были рапира, нож и два длинных пистолета за поясом, а у другого путешественника, кроме того, короткий карабин. К ним присоединился хозяин со своими пятью слугами, тоже хорошо вооруженные и сбежавшиеся на крики хозяйки.
Хозяин был старый контрабандист, живший главным образом своей контрабандой и привыкший к разным схваткам.
— Славно! — весело крикнул он, прибежав. — Потешимся же мы, если только вы с нами, господа, не правда ли?
— Morbleu! — сказал атлет. — Да ведь дело идет о нашей шкуре.
— И о моей тоже, но их много!
— Тем лучше, — промолвил граф. — Больше убьем!
— Отлично сказано, господин! Но, клянусь Бахусом, нам не так плохо, как эти негодяи думают. Терезина, — прибавил хозяин, обращаясь к жене, — тебя не заметят в свалке, сбегай-ка, да скажи Бомба о том, что здесь происходит.
— О, это правда! — весело вскричала она.
— Ну, то-то! Беги, моя газель, что есть духу! Молодая женщина мигом исчезла.
— Ну, господа, — обратился он к ним, — будем смотреть в оба, нас восемь, мы все храбры, веселую сарабанду пропляшут у нас эти молодцы!
Время, весьма интересные стороны которого мы здесь описываем, было эпохой общего разрушения.
Средние века погружались в бездну прошедшего, новые зарождались, обещая блестящие надежды в будущем, мало, к сожалению, осуществившиеся до сих пор.
Смерть Генриха IV и наступившие за ней смуты открыли границы Франции всякого рода отщепенцам старой Европы, которые, точно сговорившись, кинулись на несчастную страну, как на верную добычу. Оттого и появилось в то время столько разбойников, грабивших и резавших без милосердия.
Напавшие в трактире на путешественников были цыгане, целое племя которых явилось неизвестно откуда и направилось во Францию.
Длинный кровавый след оставляли они за собой, пройдя большую часть Европы, ускользая от преследований благодаря то смелости, то численности, а то и страху, который наводили на мирных жителей.
Племя состояло человек из двухсот пятидесяти, считая женщин, детей и стариков, да почти столько же осталось на дороге, потому что по мере приближения к Франции им встречались жители, уже смелее защищавшие свою собственность; приходилось драться, и цыгане большей частью искали при этом спасения в бегстве.
Тогда они придумали другой образ действия: представились мирными людьми, ремесленниками, кузнецами, медниками, гадалками и т. п. Придя в деревню, они не собирались грабить, а располагались лагерем; не обходилось, конечно, без украденных кур или зарезанных баранов, но это были пустяки по сравнению с тем, что они обычно делали и что оставалось безнаказанным.
Мысль о нападении пришла им в голову только тогда, когда они увидели двоих путешественников с большими чемоданами, неосторожно подъехавших к трактиру.
В них мигом проснулась природная алчность. Они посоветовались и быстро решили исполнить план, тем более что путешественников было всего двое.
Но они, правду сказать, не ожидали, что хозяин и трактирная прислуга бросятся на помощь, а это были отчаянные контрабандисты, для которых драка становилась праздником.
Хотя и восемь человек для целого племени было все-таки немного, но цыгане, однако же, призадумались.
Это ведь воры, в тонкости обладающие умением воровать, но всегда отступающие перед дракой, они знают, что им при этом достанется немало тумаков, да еще и добыча ускользнет. Поэтому они сначала решили вступить в переговоры.
Парламентером выступил высокий, немножко сгорбленный старик с пронырливой физиономией, хоботообразным носом, круглыми глазами, бородой клином и серебристо-белыми волосами. Это, видимо, был один из патриархов племени.
Он сделал несколько шагов вперед и хитро улыбнулся. В комнате сейчас же все смолкло.
— Что вам нужно? — спросил трактирщик, в качестве хозяина дома взявший на себя командование импровизированной крепостью.
— Переговорить, — отвечал тот, низко поклонившись.
— Да разве так поступают с мирными людьми? — иронично произнес хозяин. — Разве вы здесь в дикой стране, что нападаете на мой дом?
— Это не к вам относится, почтенный хозяин, — медовым голосом заверил цыган. — Вас мы любим и уважаем и не хотим делать вам вреда.
— Так чего же вы врываетесь, как бешеные волки?
— Ошибаетесь, почтенный хозяин, право, у нас не худые намерения, по крайней мере относительно вас. Уйдите с вашей прислугой, вы не раскаетесь.
— Да чего вам наконец нужно? — повторил хозяин, хотевший, главное, выиграть время.
— Мы хотим поговорить вот с этими знатными приезжими.
— Эти господа, знатные они или нет, здесь — у меня в доме, под моим покровительством.
— Нехорошо рассудили, почтенный хозяин; вы и себя погубите, и их не спасете; посмотрите, сколько нас и сколько вас, и увидите, что я говорю правду.
— Нечего тут толковать; говорю вам, убирайтесь отсюда!
— Берегитесь, почтенный хозяин!
— Сами лучше берегитесь! Не сердите меня, а то вам несдобровать!
— Угроза не ответ. Отвечайте прямо: согласны выдать нам этих приезжих?
— Нет, говорят вам! Да и что вам с ними делать?
— Это уже их и наше дело.
— Ну, довольно болтать, дуралей! — крикнул граф. — Проваливай, или я убью тебя, как собаку!
Парламентер робко взглянул на баррикаду.
— Это ваше последнее слово? — спросил он.
— Да!
— Ну, так да падет ваша кровь на вашу же голову! — вскричал он, откинувшись в сторону.
— И на твою, morbleu! — прокричал путешественник-атлет и выстрелил.
Седой цыган упал мертвый.
Позади него многие были более и менее серьезно ранены. Племя с бешеными криками бросилось к баррикаде.
Их встретили еще выстрелами.
Цыгане, толпясь, вредили сами себе; кроме того, они все были, как на ладони, тогда как противники их, почти совершенно скрытые за баррикадой, стреляли наверняка.
Прошло несколько минут в страшной суматохе, затем цыгане вдруг в бессильной ярости отступили.
Больше двадцати человек у них было убито. Стыд и злоба придали им мужества; врагов было всего восьмеро, а их целая толпа.
Они опять бросились, уже в большем порядке, с большей силой, и началась рукопашная, в которой осаждающие и осажденные действовали с одинаковым мужеством. Однако цыганам пришлось отступить в беспорядке.