Путешественник-атлет одним взмахом руки открыл проход в баррикаде и бросился на цыган, потрясая рапирой и громко крича:
— Вперед, morbleu!
Остальные храбро последовали за ним.
Тут началась страшная, отвратительная резня.
Негодяи, испугавшись такой силы и смелости, бросились бежать, почти не пытаясь защищаться и думая бегством спастись от сыпавшихся на них ударов; но и бегство сделалось невозможным. Окна и двери совершенно загородили женщины, дети и старики, толкавшие друг друга, стараясь каждый выбежать раньше.
Вдруг и на улице раздались выстрелы. Цыгане очутились между двумя огнями.
Разбойники обезумели от отчаяния; опасность пробудила в них последний проблеск мужества; снова началась борьба, еще ужаснее, еще ожесточеннее.
— Смелей! — воззвал хозяин. — Ко мне, Бомба, сюда!
— Иду, иду, кум! — отвечал с улицы насмешливый голос.
Битва длилась еще несколько минут и затем разом прекратилась.
Цыгане были перебиты. Некоторые из уцелевших бежали через поля и луга, другие лежали вперемешку с убитыми по дороге и в трактире.
Бомба торжественно вошел в комнату во главе тридцати контрабандистов. Победители, не желая затруднять себя пленниками, пристреливали тех, которые подавали еще признаки жизни.
Граф, хоть и не отличавшийся нежным сердцем, не мог без возмущения смотреть на это и спешил выйти. В ту минуту, как он шагал через трупы, кто-то вдруг уцепился за полу его платья. Он обернулся.
Это был мальчик лет шестнадцати, бледный, как смерть, с полными слез глазами.
— Спасите меня, добрый господин! — умолял он душераздирающим голосом. — Спасите меня, ради всего святого!
— Спасти тебя! — машинально прошептал граф.
— Я вас буду любить, служить вам, буду вашим рабом, вашей собакой… только спасите!
Граф улыбнулся. Ему невольно стало жаль мальчика.
— Пожалуй, — отвечал он, — но будешь ли ты благодарен?
— Моя жизнь принадлежит вам, монсеньор; я отдам ее за вас, когда только вы потребуете.
— Хорошо! Встань. Опасна твоя рана?
— Нет, монсеньор; пуля только царапнула по черепу.
— Ну, так через два дня ты выздоровеешь.
— А! — крикнул Бомба, увидев, что цыган вылезает из-под груды трупов. — Еще один! Постой, постой, чертенок!
Он зарядил пистолет.
— Сеньор, я беру этого мальчика под свое покровительство! — вскричал граф.
— Напрасно, граф! — предупредил контрабандист. — Это разбойничье отродье! Их всех надо бить!
— Пожалуйста, оставьте мне его!
— Как угодно, сеньор, это ваше дело.
Он хладнокровно разрядил пистолет, пристрелив другого цыгана, машинально поднявшего голову.
На другой день граф собрался ехать дальше, он сел на лошадь, а его новый слуга — на мула, принадлежавшего кому-то из убитых цыган.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил граф.
— Сиаль-Эддин, монсеньор, — проговорил цыганенок.
— Ну, это слишком длинно; теперь ты будешь зваться Магомом.
— Как угодно, монсеньор, — произнес тот, опустив голову. Вот каким образом Магом поступил в услужение к графу. И путешественник-атлет вышел из трактира.
— Прощайте! — сказал он графу.
— Куда вы едете? — поинтересовался Жак.
— В Венгрию. А вы?
— Во Францию.
— Счастливого пути! Может быть, увидимся. Позвольте узнать вашу фамилию?
— Граф Жак де Сент-Ирем; а ваша?
— Капитан Ватан. До скорого свидания.
Они пожали друг другу руку и поехали в разные стороны.
Магом сдержал слово; он был безгранично предан своему господину. Когда Диана вышла из монастыря и стала жить с графиней дю Люк, граф счел самым лучшим подарком сестре уступить ей Магома. Он так и сделал.
Цыган и к девушке отнесся с такой же преданностью, доходившей часто до невозможного.
Это был драгоценный слуга для такой женщины, как Диана.
ГЛАВА X. Как Диана де Сент-Ирем предложила брату оборонительный и наступательный союз и как тот, закрыв глаза, принял предложенные сестрой условия
На другой день после описанной нами сцены между Дианой и графом дю Люком, проснувшись в десятом часу утра, красавица позвала своих горничных, велела отворить окна спальни и, лениво потягиваясь в постели, улыбаясь солнцу, обливавшему золотыми лучами ее лицо и нежно ласкавшему белую грудь, спросила, зевая, вышел ли граф из своих комнат.
Узнав, что он уже давно уехал в замок Вири, девушка сверкнула глазами и, быстро вскочив, мигом очутилась посреди комнаты, к величайшему изумлению горничных, не понимавших, что это значит. Она, однако, сейчас же спохватилась, накинула капот и подбитые мехом туфли и стала причесываться и умываться.
— Я выеду со двора, — объявила она.
Ей подали чудесный костюм для верховой езды.
Никогда еще девушка так не спешила.
Она оделась меньше чем в полчаса, приведя этим в восхищение горничных, но не разговаривала с ними, как делала обычно, и, велев послать к себе в будуар Магома, прошла туда сама.
Магом, как видно, был недалеко, потому что почти тотчас явился и, поклонившись, скрестил руки на груди, ожидая приказаний.
Магом был двадцатишестилетний высокий, стройный мужчина, с красновато-смуглым лицом, слегка горбатым носом, хитрыми, быстрыми, черными глазами, большим ртом с чудесными зубами, редкой бородой и иссиня-черными густыми волосами, которые, беспорядочно падая на широкие плечи, придавали ему дикий вид. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портило выражение злости и алчности.
Он был одет, как все слуги хороших домов. За кожаным поясом были заткнуты прямая короткая сабля и длинный нож в роговой оправе.
— Здравствуй, Магом! — сказала Диана, протянув ему руку.
— Здравствуйте, госпожа, — отвечал он, поклонившись и почтительно поцеловав белую аристократическую ручку девушки.
Глаза его при этом сверкнули радостью.
— Слушай, — проговорила она, — через десять минут мы едем в Париж. Оседлай мула.
— Я оседлаю Мышонка; этот лучше всех.
— Хорошо! Если мажордом станет спрашивать, скажи, что я велела; только не говори ему, куда я еду, слышишь!
— Он ничего не узнает, госпожа.
— Ну, ступай же скорей!
— Через десять минут мул будет у крыльца. Он поклонился и ушел.
Девушка завернулась в плащ, надела шляпку с большими полями, защищавшими от солнца, маску, как тогда все делали, еще раз взглянула на себя в зеркало, тихонько произнеся:
— Начнем! — и вышла из комнаты.
В передней две горничные ждали ее приказаний.
— Я поеду покататься, — объяснила она, — не ждите меня раньше обеда.
Но, вместо того, чтобы спуститься вниз, она прошла в комнату графини и отперла стоявшую на тумбочке шкатулку, от которой у нее был свой ключ.
Тут Жанна держала деньги, которые муж давал ей на булавки; она требовала, чтоб Диана брала тоже, когда вздумается, и та широко пользовалась этим, но подруга никогда не делала ей ни малейшего замечания за немножко крупные иногда издержки для молодой девушки, которой даже в прихотях никогда не отказывалось.
— Не надо забывать существенного, — промолвила Диана, положив в кошелек несколько горстей золота. — Бедный Жак! Давно я ему ничего не давала; он, наверное, нуждается.
Заперев шкатулку, она опустила кошелек в карман и ушла.
Магом дожидался у крыльца; по знаку госпожи он вскочил в седло. Диана встала на приготовленный для этого табурет, села позади Магома, и они поехали.
В то время в экипажах ездили только принцы и самые знатные вельможи королевства; всякая поездка совершалась так, как мы сейчас описали. Даже члены парламента так ездили, и самые знатные придворные дамы, отправляясь в гости к знакомым, садились на лошадь позади конюха.
Выехав из ворот, Магом повернул направо.
— Что же ты делаешь? — спросила девушка.
— Вы ведь не хотите, госпожа, чтобы знали, куда мы едем? А мажордом хитер и любопытен, он подсматривает; но я хитрее его; я его проведу.