служанка с корзинкой, в которой лежали тарелки, ножи вилки, ложки и хлеб.
Только стола не было.
Напрасно искал его глазами капитан.
— А я вам приготовил сюрприз, капитан, — объявил Клер-де-Люнь.
— Еще? Да я и так на каждом шагу вижу сюрпризы.
— Этот вам доставит удовольствие, капитан.
— Не сомневаюсь. Не ужин ли, который ты мне обещал и которого я все еще не вижу?
— Нет, капитан; ужин явится в свое время.
— Так что же это?
— Гость… приглашенный.
— Когда же ты успел его пригласить? Ты ни на секунду не отходил от меня.
— Я послал за ним.
— Кто же этот гость?
— Дубль-Эпе, капитан.
— Твой адъютант?
— Он самый; славный малый; вы будете им довольны.
— Гм! Странное у него имя.
— Он очень недурно владеет шпагой15. Впрочем, сами увидите.
— Как знаешь, друг; я в настоящую минуту хочу только поскорей поужинать.
— Вот и наш гость, — произнес Клер-де-Люнь, — войди, сын мой! Очень тебе рады!
Отворилась дверь, и вошел красивый молодой человек лет двадцати двух, с тонкими, благородными чертами лица, живым взглядом и насмешливым выражением рта.
— Милый Дубль-Эпе, — обратился к нему Клер-де-Люнь, — рекомендую тебе капитана Ватана; капитан, это мой друг и товарищ Дубль-Эпе.
Живая радость выразилась на лице молодого человека; он с распростертыми объятиями бросился к капитану, неподвижно стоявшему посреди комнаты.
— Крестный, обнимите же вашего крестника Стефана! — взволнованно воскликнул он.
Капитан не успел опомниться, как очутился в объятиях Дубль-Эпе.
— Черт тебя возьми, шалопай! — вскричал капитан, обрадованный в душе. — Ну, я рад тебя видеть… но объясни, пожалуйста…
— Все, что угодно, крестный! — весело заявил Дубль-Эпе.
— Что скажете о сюрпризе, капитан?
— Скажу… скажу… Э, к черту ложный стыд! От души спасибо, Клер-де-Люнь! Ведь хоть этот чертенок и сделался дрянью, но все-таки он мой крестник, и я люблю его.
— И я, крестный, люблю вас, как родного отца.
— Ну, довольно об этом. Уметь помолчать никогда не бывает худо.
— Справедливо, крестный.
— Да, Стефан, но от разговора ведь в горле пересыхает и есть начинает хотеться.
— А вот мы сейчас будем и есть, и пить, крестный.
— Но до сих пор я что-то ничего еще не вижу.
— Постойте, крестный; садитесь!
— Да где? Ведь стола нет!
— За столом дело не станет; сядьте на один вот из этих стульев.
Капитан неохотно сел.
— Что ж дальше-то? — проворчал он.
Молодой человек топнул; одна половица отодвинулась, и из открывшегося отверстия поднялся стол, уставленный кушаньями.
— Это что такое? — изумился капитан, поспешно отодвинувшись.
— Обещанный ужин, капитан.
— Ну, признаю себя побежденным, — добродушно произнес он. — Я старею, вы слишком хитры для меня, детки, не злоупотребляйте своим преимуществом!
— Как вы можете так говорить, крестный! Вы такой храбрый солдат!
— Да, — проговорил он, покачав головой, — я старый, храбрый солдат, я это доказал; но столько мне пришлось видеть необыкновенных вещей с тех пор, как я приехал в Париж, что, ей-Богу, не знаю уж, что и делать; я совсем точно в каком-то чужом городе.
— Ба! Это пустяки! Ведь в появлении стола, например, нет ничего необыкновенного, это уже старая вещь. Вспомните, что вы у банщика, то есть в таком месте, где особенно соблюдается тайна.
— Так; ну, а подземелье, которым я сюда пришел?
— Это, капитан, еще проще. Впрочем, я ведь обещал рассказать вам его историю.
— Так, так, братец! Говори же, я слушаю; за твое здоровье!
— За ваше, капитан! Как вам нравится это кипрское?
— Чудесно!
— Вам известно, капитан, что Новый мост начат при Генрихе Третьем, а докончен после многих остановок только при Генрихе Четвертом. В смутные времена Лиги было не до него.
— Так! За твое здоровье! Право, какое чудесное вино!
— За ваше здоровье, капитан! Толпа ирландцев и разных мошенников завладела тогда некоторыми оконченными арками моста и поселилась там.
— А! Так это они устроили подземелье с его ходами и переходами?
— Именно, капитан. Они воспользовались смутами гражданской войны и особенно горячо работали во время осады Парижа, этой страшной осады, когда за разными бедствиями никто и не замечал даже их работ.
— Да, бедственное это было время; столько людей погибло от голода… Ну, подальше это воспоминание! За твое здоровье! И за твое, крестник!
Они чокнулись.
— Наконец король вступил в Париж, проданный ему Бриссаком и компанией. Заключили мир. Новый мост стали достраивать; между рабочими было много оборванцев, и я в том числе.
— А! И ты был?
— Да, после всех наших бед! Эти рабочие стакнулись с ирландцами, и под моим надзором подземные галереи были проведены по всем направлениям, как вы сегодня видели. Никто этого и не подозревал.
В один прекрасный день дозорный накрыл ирландцев, и всех их сейчас же отправили на родину. Вот и все, капитан. Дело, как видите, простое.
— Очень простое, братец; но уверен ли ты, что ни полиция, ни купеческий старшина ничего не подозревают?
— Parbleu! Да ведь у нас шпионы между ними же!
— А! Да у тебя, как видно, и своя полиция, Клер-де-Люнь?
— Надо всегда быть настороже.
— Конечно, я тебя и не порицаю за это. Ты защищаешь самого себя, и ты прав; однако ж…
— Что, капитан?
— Ведь тот, кто продаст такой драгоценный секрет купеческому старшине или кому-нибудь из полиции, сделает выгодное дело?
— Нисколько, капитан.
— Отчего же?
— Оттого что через час он не будет существовать.
— А! Ты действуешь быстро, братец.
— У нас нельзя иначе; впрочем, между нами изменников нет.
— Смотри, не говори больше такого слова! Ну, а предположим, что кто-нибудь посторонний знает вашу тайну и выдаст ее?
— Никто ее не знает, кроме вас, а так как уж вы-то, конечно, не выдадите, я спокоен.
— Спасибо за хорошее мнение, Клер-де-Люнь. Ну, а вот это ты знаешь? — спросил капитан, вынимая из кармана бумагу и показывая ее tire—laine.
— Что это такое?
— Утверждение в должности полицейского чиновника.
— На ваше имя?
— Посмотри подпись! Видишь?
— Да! — озадаченно произнес tire—laine.
— За твое здоровье, Клер-де-Люнь! Но тот не имел сил ответить ему.
Капитан медленно допил стакан, как-то нехорошо улыбаясь. Долго собеседники молчали. Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе искоса переглядывались, и их взгляды говорили не в пользу капитана.
Тот, не показывая вида, что замечает, и потягивая маленькими глотками вино, следил за ними.
— Что ж вы вдруг так примолкли, детки? — полюбопытствовал он через минуту. — Жаль! Вы так славно говорите!
— О, капитан! — пробормотал Клер-де-Люнь. — Кто бы этого мог ожидать?
— Чего, дитя мое?
— Чтоб такой человек, как вы, стал помогать полиции?
— Что? Как ты это говоришь, малец?
— Вы, капитан, человек таких редких достоинств, вдруг сделались простым полицейским чиновником!
— А почему бы и нет, куманек? Ведь должность честная!
— Преследовать бедняков!
— Да я их очень жалею, — сказал капитан, обводя ироническим взглядом комнату.
— Все равно, капитан, я этого от вас не ожидал.
— Чего, скажи, пожалуйста, дитя мое?
— Чтобы вы нам изменили.
— Да кой черт тебе сказал это?
— Dame! А я так доверял вам, ничего от вас не скрывал!
— Берегись, Клер-де-Люнь! Ты плохо выбираешь выражения, любезный!
— Как так, капитан?
— Ты говоришь, что я изменяю тебе?
— Да оно так ведь, кажется?
— Тебе худо кажется. Рассуди сам. Разве я принадлежу к вашей шайке? Нет ведь. Я поймал тебя, когда ты залез в мой карман; вместо того чтобы убить, я тебя пощадил. Где тут измена?
— Так, капитан, но потом?
— Что потом? Я хотел поговорить с тобой и звал тебя к себе; ты отказался, находя более удобным, чтоб я шел к тебе; я согласился исполнить твое желание. Ты начал сыпать передо мной сюрпризами. Я ведь ни слова не говорил. Наконец и мне захотелось доставить тебе сюрприз. Ты вдруг рассердился, надулся, стал сурово на меня поглядывать и обвинять в измене. Ну, скажи, разве ты был прав? Не думаю.