Когда-то, в незапамятные времена, Секретная служба была действительно секретной — настолько секретной, что ни один сотрудник не знал, чем занимается другой. Одни шпионы шпионили за другими, те в свою очередь шпионили за третьими, и в конце концов никто толком не понимал, чего ищет, а если бы кто-то что-то и нашел, то не понял бы, к чему все это.
Нередко возникали совершенно комедийные ситуации, когда А. выслеживал Б., Б. выслеживал В., а В. выслеживал Г., который выслеживал А. Это было бы смешно, если бы зачастую люди не жертвовали жизнью, пытаясь засечь телефонные разговоры каких-нибудь пустомель или засекретить информацию, опубликованную в технических журналах.
Появление электронного мозга коренным образом изменило это положение. Ибо «Гений» знал все. И «Гений» не болтал.
«Гением» называлась огромная электронно-вычислительная машина. В ячейках ее памяти, занимавших тысячи кубических метров, хранились все сверхсекретные материалы, касавшиеся современной цивилизации, причем аппарат поглощал эту информацию, но никогда не выдавал ее обратно. «Гений» был счетно-решающим устройством, а не справочной библиотекой. Он мог руководить операциями всей Службы безопасности, но давал только указания, а не информацию.
Однако последнее слово оставалось не за «Гением»: в конце концов это была только машина. Окончательное решение принимал начальник Службы безопасности. Правда, в девяти случаях из десяти он просто ставил печать на директивы, полученные от «Гения»; но, если они оказывались неприемлемыми, начальник должен был выявить ошибку и принять надлежащие меры.
Марк вспомнил один такой случай, когда «Гений» потребовал расстрела двадцати пяти человек, включая президента Соединенных Штатов. Эта директива представляла логическое заключение, основанное на анализе конкретной обстановки. Прежде всего надо было думать о войне с Меркаптаном, а контрразведка установила, что по крайней мере трое из этих двадцати пяти работали на врага. В любой момент они могли причинить огромный вред, и стоило расстрелять их всех, чтобы не тратить время на изобличение трех предателей или на доказательство того, что их действительно трое, а не больше. Это было бы единственно правильное решение.
Но С., тогдашний начальник Службы безопасности, понимал, что подобная операция, пусть даже оправданная обстоятельствами, породила бы больше проблем, нежели разрешила. Он предпочитал более гуманные меры.
А «Гению», разумеется, все это было безразлично, он никогда ни на что не реагировал.
«Гений» не сердился, когда начальник обращался к нему с таким вопросом: «Ты дал наилучший вариант решения. Но по причинам, которых тебе не понять, мы не можем воспользоваться им. Дай другой вариант».
Поскольку «Гений» хранил всю информацию внутри себя. Службе безопасности пришлось завести собственную картотеку. Но теперь ее можно было не показывать без особой надобности; больше никогда не возникало путаницы или дублирования операций, проводимых различными отделами или сотрудниками, ибо «Гений» был в курсе всех дел и осуществлял координацию всех действий разведки.
Одновременно с Заданием агент получал все необходимые сведения: ему не разрешалось самому копаться в сверхсекретных материалах. Но вместе с тем агентам не приходилось работать вслепую, так как начальники отделов передавали им все указания «Гения».
Эта система функционировала безотказно, пока два года назад начальником Службы безопасности вместо С. не был назначен Д.
Внимательно просмотрев документы, лежавшие в папке, Марк пришел к определенным выводам.
Прежде всего он понял, что Д. вовсе не собирается его уволить или разрешить уйти в отставку. Напротив, он ждет, чтобы Марк указал ему, в чем он, Д., поступал неправильно. И только поэтому ознакомил Марка со столь секретными материалами.
Было ли это проявлением доверия или отчаяния? Д. ничего не утаил от своего подчиненного. В папке лежали документы, отражающие всю печальную историю действий разведки за последние два года: сначала результаты были весьма значительны, затем — более или менее удовлетворительны, а под конец — совершенно плачевны.
Марк откинулся на стуле, закурил папиросу и пустил к потолку колечко дыма. Он не мог не признать, что Д. выказал немалое мужество, обратившись к неприятному для него человеку (который мог занимать его место!) с просьбой: «Просмотрите эти материалы и скажите, почему я запорол работу. В чем была моя ошибка?»
«…Почему прежде Д. понизил меня в должности, поставив под начало Бергстейна, а теперь, спустя полгода, оказывает такое доверие?» — недоумевал Марк.
Но, знакомясь дальше с бумагами, находившимися в папке, он вскоре нашел ответ и на этот вопрос — свое личное дело.
Д. понизил Марка в должности потому, что полгода назад КР работала лучше других отделов разведки, но все же недостаточно хорошо. Однако с тех пор положение все ухудшалось, и в конце концов КР превратилась в самый отсталый отдел.
Между тем личное дело Марка Суона свидетельствовало, что все его действия были правильны: во всяком случае, он ошибался реже других. Не раз он с честью выходил из самых сложных ситуаций. Неоднократно ему случалось указывать начальству на ошибочность той или иной операции КР, и всякий раз он оказывался прав.
Вероятно, Д. нелегко было обратиться за помощью к Марку, но иного выхода он не видел. Какое бы решение ни принимал Д., оно оказывалось неправильным. А тот, кто мог бы хорошо руководить Службой безопасности, продолжал оставаться в тени.
Человеческие чувства не были чужды Марку, и потому он удовлетворенно ухмыльнулся.
Д. дал Пауле поручение проверить благонадежность Марка; он сделал последнюю отчаянную попытку обнаружить в своем подчиненном нечто такое, что исключило бы возможность обратиться к нему за советом. Но Стар лаконично отрапортовала: «Ничего не вышло. Он сразу раскусил меня».
Устремив взгляд в потолок, Марк подвел итоги.
Во-первых, кризис оказался куда более серьезным, чем можно было предположить. Понимая, что кризис нарастает, Д. делал тщетные усилия предотвратить его. По существу, за последнее время не поступало никаких сведений о Меркаптане. Шпионы и диверсанты оставались неопознанными, их действия — нераскрытыми. Арестовывали невинных людей, а преступники разгуливали на свободе. Все отделы работали из рук вон плохо.
Во-вторых, Д. прекрасно понимал, что при существующем положении наиболее слабым звеном в разведке, по-видимому, является он сам. Он делал все возможное, чтобы. наладить ее работу, кроме одного — передачи своих полномочий другому человеку. Об этом он не думал.
В-третьих, поскольку Служба безопасности не могла ни прекратить свое существование, ни обратиться за помощью к кому-нибудь постороннему, приходилось делать вид, что все обстоит благополучно, и мириться с тем, что работа шла все хуже и хуже.
Обдумывая все это, Марк вспомнил случай на Военно-морской верфи и стал снова перелистывать бумаги, чтобы найти документы, относящиеся к этому делу.
Он внимательно прочел рапорты, затем открыл дверь в кабинет Д. Тот поднял голову от стола, искоса взглянул на Марка и глухо спросил:
— Ну, что вы скажете?
Марк решил не выкладывать всех своих соображений. Он только заметил:
— Мне кажется, вам следовало сделать одну попытку, но вы ее не сделали.
— Что именно?
— Выключить «Гения» и принимать решения самостоятельно.
— Но это невозможно!.. Немыслимо!.. Что бы там ни было, «Гений» не может ошибаться. Я сам еженедельно контролирую правильность его работы, давая ему комплекс математических и логических задач.
— Может быть, «Гений» и годен для решения математических и логических задач, но не годен для работы в разведке.
— Но ведь до сих пор он справлялся с этой работой.
— А теперь не справляется.
— Если это все, что вы можете мне предложить… — холодно начал Д., но осекся, вспомнив, как часто события подтверждали правоту Марка.
— Нет, еще не все, — возразил Марк. — Я хотел бы знать, раз уж вы нашли нужным ввести меня в курс дел: чего вы от меня ждете и какие даете полномочия?