Он видел, что лицо Лаберро становится все более напряженным, — значит, в его мозгу идет борьба. Он следил, стараясь не упустить того мгновения, когда напряжение достигнет предела. И это мгновение наступило, казалось бы, в самую неподходящую минуту. К вечеру второго дня Лондон навел телекамеру на одну из древних улиц города, и на экране появился резчик по дереву, сидящий во дворе своего дома. Осторожными, размеренными взмахами ножа он снимал стружку. Чтобы завершить такую работу, требовались недели, а то и месяцы.
Лаберро встал. Правая рука его нерешительно нависла над зеленой кнопкой, и вдруг, вскрикнув, он выключил главный рубильник и рухнул на руки подоспевшего Макса.
— Отлично сработано, Ларкин! — воскликнул у себя в кабинете Сильвестро.
— Надо им сказать… — бессвязно бормотал Лаберро, — надо им тотчас же сказать… Они должны знать. Это удивительные люди… Они должны знать.
Макс предпочел бы, чтобы это было сделано в более мягкой форме. Но Сильвестро заявил прямо:
— Возьмите себя в руки, Лаберро. Говорить тут нечего.
— Скажите им, что все в порядке, — настаивал Лаберро. — Вы обязаны сказать им об этом.
— Включите Филадельфию, — обратился Сильвестро к Менигстайну. Шла, должно быть, та же передача. На экране под какафонические звуки мелькали женские ножки и рискованные декольте. Лаберро недоумевающе затряс головой.
— Ничего не понимаю.
— Это идея Ларкина, — сухо пояснил Сильвестро.
— Им никогда ничего и не говорили, Мэтью, — тихо произнес Макс. — И никогда бы не сказали.
— Но телепередачи!.. — воскликнул Лаберро. — Церкви… музеи… девочка в лесу… Не понимаю!
Его взгляд, как у испуганной собаки, метался от одного к другому.
— Все это было инсценировано, — терпеливо принялся объяснять Макс. — Вы были так уверены, что мы не сумеем добраться до вас за вашим письменным столом. Мы и вправду не могли. Но телеэкран остался вне вашего барьера. Его можно было трогать. Поворот выключателя — и начиналась одна из тех фальшивых передач, которые подготовило для нас телевидение. Все эти сцены, Мэтью, были разыграны актерами.
— Телевидение поработало на славу, — заметил Сильвестро. — И я теперь вечный должник директора Сагуки.
— Но зачем вы это сделали? — продолжал недоумевать Лаберро.
— Боюсь, — ответил Макс, — что мы не слишком верили в способность человечества встретить свой конец с тем достоинством, какое изобразили опытные актеры Сагуки. Ars melior vita*. И было важно, чтобы вы почувствовали это.
— Другими словами, вы солгали, — вяло отозвался Лаберро.
— Разве поэма — ложь? — спросил Макс. — Мы просто предложили вам новую точку зрения. Ваша прежняя была, знаете ли, несколько предвзятой. А у человека, даже если он администратор, есть и хорошие качества. Например, он не любит мстить. Мы позаботились о вашем будущем, Мэтью. Вас переводят на другую работу. Правда, эта работа связана с физическими усилиями, но, по-моему, вы найдете в ней кое-что привлекательное. Вы отправитесь на научно-исследователь* Искусство лучше, чем жизнь (лат.). скую станцию "Лигнина" в Калифорнию, туда, где растут секвойи. Будущее в ваших руках.
Все еще не веря, с таким видом, будто его только что разбудили от кошмарного сна, Лаберро вышел вместе с Сильвестро. Менигстайн и Ларкин смотрели им вслед.
— Еще раз браво, директор Ларкин! — воскликнул Менигстайн.
— Браво, Менигстайн, — скорчил гримасу Макс.
Менигстайн усмехнулся.
— Я понижен в должности. Опять в отдел изучения личного состава.
— Но почему? — спросил Макс.
— Я был недостаточно почтителен в разговоре с директором. Дерзкое поведение. Помните?
Макс секунду смотрел на него.
— Администраторы не мстительны, — сказал он. — Вы очень огорчены, Норман?
— Я считаю это своей личной победой, — ответил Менигстайн. — Я ухожу. Отряхну прах "Атомикса" со своих ног.
Макс вопросительно посмотрел на него.
— Я еду вместе с Лаберро, — объяснил Менигстайн, — наблюдать, как растут в Калифорнии секвойи. Это работа на всю жизнь.
Они уселись на краю украшенного резьбой письменного стола Сильвестро и, положив руки на плечи друг другу, хохотали до слез.
УИЛЬЯМ ТЭНН[11]. ИГРА ДЛЯ ДЕТЕЙ
Когда посыльный, сообразив, что чаевых не будет, хлопнул дверью, Сэм Вебер решил передвинуть большой ящик поближе к единственной в комнате лампочке. Посыльному ничего не стоило буркнуть: "Не знаю. Это не наше дело, мистер, мы их только доставляем", но должно же существовать какое-то разумное объяснение.
Предчувствие не обмануло Сэма. Ящик оказался достаточно тяжелым. Сэм, ворча, протащил его несколько метров. Непонятно, как посыльный поднял такую тяжесть на четвертый этаж.
Заметив яркую карточку, на которой стояло его имя, адрес и традиционное пожелание — "Веселого рождества в 2153 году", Сэм выпрямился и нахмурил брови.
Шутка? У него не было знакомых, которым показалось бы остроумным послать поздравление с подобной датой. Ведь до нее осталось ждать двести лет. Разве что какой-нибудь шутник из его товарищей по юридическому институту решил сообщить свое мнение относительно того, когда Вебер будет вести свой первый процесс. Но и в этом случае…
Буквы выглядели очень странно — какие-то зеленые черточки вместо линий. А сама карточка была из настоящего золота!
Сэма разобрало любопытство. Он сорвал карточку, содрал тонкую обертку — и замер от удивления. Потом присвистнул и судорожно проглотил слюну.