– Искренно рад вас видеть, мистер Аллан! Я подробно изучил ваш проект. Он очень смел, грандиозен и… возможен. Всё, что я могу сделать, я сделаю. – И с этими словами он протянул Аллану свою мягкую, как шелк, безжизненную руку с короткими четырехугольными пальцами и повернул к нему лицо.
Гобби уже подготовил Аллана к тому, что он должен был увидеть, тем не менее Аллан с трудом подавил дрожь ужаса, когда увидел Ллойда. Лицо его напоминало морду бульдога. Нижние зубы выдавались вперед; вместо ноздрей – два круглых отверстия; маленькие глаза – воспаленные, слезящиеся – узкими косыми щелями прорезывали темное, неподвижное, высохшее лицо. Череп был совершенно лыс. Отвратительная экзема изгрызла голову Ллойда. Мускулы сморщились и узлами обтягивали кости, кожа стала табачного цвета…
При виде его лица люди бледнели, а некоторые падали в обморок, и только крепкие нервы могли выносить это зрелище без содрогания. Лицо его внушало ужас, точно ожившая голова мертвеца. Оно напоминало Аллану те страшные мумии индейцев, на которые он наткнулся при постройке железной дороги в Боливии. Мумии лежали скорчившись в четырехугольных ящиках. Их головы были высушены, зубы блестели за полуоткрытыми, сухими губами; глаза были жутко похожи на живые: в глазные впадины были вставлены коричневые и белые камни.
Ллойд, прекрасно знавший, как действует его лицо, остался доволен впечатлением, произведенным на Аллана, и пытливо разглядывал его своими маленькими влажными глазками.
– Да, действительно, ваш проект – самый грандиозный и смелый из всех, о которых мне приходилось слышать, – заметил Ллойд, – и вместе с тем выполнить его возможно…
Аллан поклонился.
– Я очень рад, – сказал он, – что заинтересовал мистера Ллойда своим проектом.
К своему удивлению, Аллан чувствовал себя совершенно спокойным, хотя наступил самый решительный момент в его жизни. Волнение, которое он испытывал еще при входе в ложу, теперь исчезло, и он мог ясно и обстоятельно отвечать на краткие, точные вопросы Ллойда. Аллан чувствовал удивительную уверенность в присутствии этого человека, наружность которого, жизненная карьера и богатство производили на тысячи других ошеломляющее впечатление. Почему он испытывал такую уверенность, Аллан не мог себе объяснить.
– Подготовили ли вы свой проект настолько, чтобы завтра же выступить с объяснением его публично? – спросил Ллойд.
– Нет, мне надо еще три месяца.
– Так не теряйте же ни минуты! – сказал Ллойд тоном приказания. – Рассчитывайте на меня вполне! – Притронувшись слегка к рукаву Аллана, он указал ему на дочь. – Это Этель Ллойд, – сказал он.
Аллан взглянул на Этель, которая всё время его разглядывала, и поклонился.
– How do you do[6], мистер Аллан? – сказала Этель приветливо и непринужденно, протянув ему руку, и пристально посмотрела на него. – Так вот какой вы! – прибавила она после короткой паузы, шутливо улыбаясь и стараясь скрыть под этой улыбкой интерес, который он возбуждал в ней.
Аллан почувствовал смущение, так как совсем не знал, как держать себя с молодыми дамами.
Он заметил, что Этель была сильно напудрена. Она напоминала ему картину, писанную пастелью: так нежны и прозрачны были краски – золото ее волос, лазурь ее глаз и нежно-розовый оттенок ее губ. Она держала себя с ним как важная светская дама, но в голосе ее звучало что-то детское, словно ей было не девятнадцать лет (он знал это от Гобби), а только двенадцать.
Аллан пробормотал какую-то вежливую фразу; на губах его оставалась всё время смущенная улыбка.
Этель всё еще рассматривала его с детским любопытством, хотя и старалась придать себе важный вид влиятельной дамы, от милости которой зависит стоящий перед ней человек.
Этель Ллойд была типичная американская красавица: тонкая, гибкая, женственная. Ее пышные волосы были чудесного золотистого оттенка, и многие дамы, у которых волосы не могли сравняться с волосами Этель, утверждали, что она красится. Поразительно длинные ресницы, на которых виднелись следы пудры, точно вуалью прикрывали ее темно-голубые глаза. Линии ее профиля, лба и шеи были красивы и породисты. Но на правой щеке уже виднелись следы той ужасной болезни, которая изуродовала ее отца. От подбородка к углу рта шла темно-коричневая, почти закрытая пудрой линия, как волокно на листе.
– Я люблю разговаривать с моей дочерью обо всем, что меня интересует, – опять заговорил Ллойд, – поэтому вы не должны гневаться на меня за то, что я рассказал ей о вашем проекте. Она умеет молчать.