Итак, оставалось самое опасное — встретиться с ней на улице. Как некоторым счастливцам удается остановить женщину, заговорить и даже завязать интрижку? Было совершенно ясно, что любая попытка действовать первым обречена на провал; я сделал окончательный и грустный вывод, сознавая, что, с моей внешностью и незнанием правил этой игры, у меня нет никаких шансов.
Приходилось рассчитывать на везение (с вероятностью один на миллион) на то, что девушка обратится ко мне первая. Итак, судьба разыгрывалась в фантастической лотерее, требовалось выиграть, чтобы получить право участвовать в ней еще раз, и приз полагался лишь после второй победы. В самом деле, нужно было каким-то образом встретиться с ней и, что уж совсем невероятно, заставить ее заговорить первой. От безнадежности этой ситуации становилось не по себе. Но я продолжал строить всевозможные планы.
Незнакомка спросит меня, скажем, как пройти к автобусной остановке, и, исходя из ее слов, я проводил не один месяц в одиночестве, размышлениях и надеждах, изобретая бесчисленные ответы. Я был то красноречивым (что мне не свойственно), то немногословным, то мрачным, то веселым. Иногда, и это уже совсем непостижимо, я отвечал ей грубо, не мог сдержать раздражения и во время одной из воображаемых бесед так резко упрекнул ее за неуместный и глупый вопрос, что разговор расстроился. От этих выдуманных провалов становилось совсем тошно, и потом я долго ругал себя, что упустил редкий шанс; но, к счастью, вовремя возвращаясь к действительности, вспоминал, что ничто пока не потеряно. Тогда я еще более вдохновенно ломал голову над новыми, более удачными диалогами. Труднее всего было перейти от бытового вопроса незнакомки к чему-то возвышенному, например к проблемам искусства или хотя бы к моей картине. Конечно, когда ты не спешишь и у тебя соответствующее настроение, можно логически связать абсолютно несопоставимые вещи, и это не будет абсурдом — на дружеской вечеринке времени полно; если хотите, вечеринки для того и существуют, чтобы перекидывать мостик между самыми отдаленными явлениями; в суете столичной улицы, среди бегущих людей, которые поминутно тебя толкают, о спокойной беседе нельзя и мечтать. И все же отказаться от нее — значило поставить себя в безвыходное положение. И я опять принимался сочинять диалоги, самые короткие и емкие, начинающиеся с ерунды: «Как пройти на Центральный почтамт?» и кончающиеся дискуссией об экспрессионизме или сюрреализме. Поверьте, это было совсем нелегко.
Как-то во время очередной бессонницы я пришел к выводу, что столь искусственные построения ничего не дадут, и лучше, поставив все на карту, смело спросить о главном. Например, «Почему вы не сводили глаз с женщины на берегу?» Конечно, ночью мы всегда решительнее, чем днем, когда нужно действовать. Утром, трезво разобравшись во всем, я понял, что никогда не осмелюсь с ходу задать подобный вопрос. Как обычно, отчаяние толкнуло меня в другую крайность: я изобрел такой абстрактный сюжет — нечто вроде: «Любите ли вы искусство?» — что перейти к интересующей меня теме можно было лишь после долгого общения.