Сколько еще это может продолжаться? Они могут оставаться здесь несколько дней и умереть с голоду, или он так ослабеет, что может потерять соприкосновение со Сьюзан. Неужели летуны ничего не понимают?
– Ты и твоя проклятая урдле дри, – с горечью прорычал Бинни. – Что это значит, в конце концов?
– Ах, ньяста, – услужливо ответил один из обладателей крыльев.
Времени оставалось все меньше. Бинни чувствовал, что ему становится все труднее и труднее держать себя в руках. Кроме того, Сьюзан не могла вечно пребывать в бессознательном состоянии, и он не мог постоянно нокаутировать ее. Нужно найти какой-то способ…
Бинни попытался найти решение в своей памяти. Он не мог спуститься с крыши. Если он материализуется в двухстах футах над Нью-Йорком, итог будет фатальным. Если только… если только что-то не помешает ему разбиться. Но что же может смягчить падение? Что…
Вода!
– Вау! – с чувством сказал Бинни.
Именно! Падение в воду с высоты двухсот футов было бы опасным и неприятным, но не смертельным. Особенно в случае с Бинни. Вода была его стихией. Ближайшим водоемом, на Земле, была река Гудзон.
Но как определить это место? Как найти то нужное место, в котором он мог бы разозлиться, возвратиться на Землю и точно упасть в глубокую воду? Здесь не было никаких ориентиров…
Впрочем, был один. Площадь в форме полумесяца. Она, по прикидкам Бинни, соответствовала входу в Голландский туннель. Все, что ему нужно было сделать, это подойти к внутреннему изгибу полумесяца, повернуться спиной и идти… и насколько далеко?
Какой длины был Голландский туннель?
Бинни попытался визуально, по памяти восстановить картину того, как все происходило. Внезапно Бинни увидел себя сидящим в автобусе, рядом с седовласым, болтливым Деннлером, и лениво пересчитывающим металлические двери. Сто девяносто пять дверей. Возможно, еще несколько штук. Это не столь важно. Что важнее, они располагались примерно в сорока футах друг от друга. Это получается – давайте посчитаем – около 8000 футов. Если бы он отошел от изгиба колодца на четыре тысячи футов, то оказался бы приблизительно над серединой реки Гудзон, но только лишь, в другом мире.
Вот так! Бинни встал и взвалил расслабленное тело Сьюзан себе на плечи. Она вовсе не была тяжелой, но и Бинни сам не был тяжеловесом. Он, пошатываясь, прошел по крыше к краю провала в форме полумесяца, глянул вниз, а затем повернулся к нему спиной. И начал осторожно отмерять шагами нужное расстояние. Два шага – пять футов. Десять футов. Пятнадцать. Двадцать…
Через шестнадцать сотен шагов Бинни остановился. Перепончатокрылые сопроваждали его на небольшом расстоянии, вопросительно посвистывая.
– Дри?
– Урдле дри?
– Урдле дри чокнутые, – огрызнулся Бинни, наконец-то найдя нужное место. Если его расчеты были верны, он находился, так сказать, по центру реки Гудзон. Он сел, обняв Сьюзан, и принялся сам себе яростно отвешивать тумаки.
Только вот, на беду, гнев не приходил.
ЛЮБОЙ психолог мог бы объяснить Бинни в чем дело, но ни одного психолога рядом не наблюдалось. Бедняга Бинни осознал, что он сейчас крут, как огурец[2]. Маячившие вокруг пустые, бессмысленные лица перепончатокрылых, больше не вызывали у него раздражения.
Он обзывал их мерзкими именами. Он дразнил их, показывал им нос и звал подойти поближе. Они отказались. И это не вызвало у Бинни злости.
Он пощипал себя за то место, куда его укусила Сьюзан, и попытался довести себя до бешенства этим способом. Но тщетно. В конце концов, он любил эту девушку.
Он стал думать про Тима Блейка и о катастрофичной для себя драке и почти разъярился, вспомнив мускулы Блейка, но затем заулыбался, представив выражение лица красавца, когда его несли по воздуху. Где сейчас Блейк? В Нью-Йорке, посреди многолюдной улицы, в своем купальном костюме.
Бинни благословил ту счастливую предусмотрительность, что заставила его и Сьюзан переодеться в уличную одежду, прежде чем их перекинуло в этот странный мир. Два человека в купальниках, выбирающиеся из Гудзона, привлекут гораздо больше внимания, чем мужчина и женщина, в намокшей верхней одежде, упавшие, по-видимому, за борт с парома.