Мама сказала, что за ноутом мы поедем в город, в «Вегу», — потому что там дешевле и потому что не мешает нам прогуляться. Так и есть — давненько мы не были в городе. Это называется «семейными вылазками», когда-то они мне безумно нравились, а теперь… теперь они мне тоже нравятся, но ходить куда-нибудь с родителями — это как бы… вместо того, чтобы с друзьями… В общем, я выросла. И тем не менее — приятно. В прошлый раз мы в кино ходили. Именно в качестве «вылазки», само кино было… то, что в рифму. И это было заранее известно…
Я решила только кофе попить (разумеется, родители не в восторге от такого завтрака, но в «Веге», я знаю, мы зайдём в «Молочный бар», съедим по огромному мороженому и запьём огромным коктейлем, так что…), и вот, допиваю я своё… свой, точнее! когда уже изменят это глупое правило? — допиваю я свой кофе, а папа стоит у окна и внимательно, всё заинтересованней и заинтересованней на что-то смотрит.
— Странно… — наконец говорит он.
— Что? — спрашиваю.
— Скорая… И народец набежал… Раз, два… шесть человек…
Что-то внутри меня обрывается. Но я быстро говорю себе: «Скорую опять Дарьке вызвали, скорую — опять Дарьке…» Не то чтобы я этой Дарьке зла желаю, а просто Дарька… Дарька и скорая — это близнецы-братья. Ну, или сёстры. Она то задыхается, то травится, то порежется так, что весь первый этаж в крови, даже и не подумаешь, что в трёхлетке столько крови… Всё это ужасно, конечно, но заканчивается всегда хорошо, можно сказать, что мы к этому привыкли. Хотя это и странно звучит, я понимаю… Хотя — да чего странного? Если к этому и на скорой привыкли, приезжают к ним неохотно, через раз, а однажды я слышала, как отчитывали Веснухину мать прямо на улице — что нельзя же в таком состоянии, что «работать с вами всё равно невозможно», что «я вам не личный врач, а бюджетник» и т. д.
— Это к Дарьке, наверно, опять… — осторожно предполагаю я.
— Да нет, — говорит папа. — Не в наш подъезд… А, вот: бабулечку какую-то несут… Живая!
— Уф! — выдыхаю я — так, что папа удивляется — «Чего фыркаешь?».
— Ну… что живая! — говорю я.
— Собирайся, гуманист! Едем, — говорит папа.
А вот теперь его тон мне нравится. Мне он кажется таким же… солнечным, как всё кругом, и кажется, что ничего мрачного — да и даже серьёзного — происходить просто не может. Нигде. Пылинки в воздухе — золотистые, бабулечка за окном — живая… Но в окно я выглянуть не решаюсь. Почему-то. Не знаю почему…
Когда мы выходим, ни скорой, ни соседей — никого. Это хорошо, я не хотела бы идти через соседей. На наши «вылазки» они смотрят, мягко говоря, свысока. Невероятно, но факт. Чем они, казалось бы, им мешают?! Я даже слышала однажды, сзади: «Попёрлись куда-то…»
Третье марта — а погода совсем весенняя, и по дороге до остановки я начинаю считать всех, кто без шапки:
— И вот без шапки… И этот… И вон пошла… — Делаю я это немного нудно, потому что это — в знак протеста. Против того, что я в шапке. Но мама не сдаётся.
— У тебя уши больные, — говорит она. Уши у меня болели в первом классе!
— Весна! — говорю я.
— Третий день, — говорит мама. — Скорее оттепель. Самая опасная погода…
— И вон без шапки… — показываю я на девушку на остановке. Она стоит в окружении детей, и это… Героевна!
Она безразлично скользит по нам глазами и продолжает объяснять что-то «своим» детям. Мы подходим ближе, и я уже слышу кое-что: «актёров не должно быть видно», «зайчики», «сверху лучше видно»… Видимо, в кукольный театр собрались… Неужели она меня не узнала? Да быть не может!
— …Всё супер… А вы знаете, как меня в институте звали? Супергероевна! — долетает до меня.
Вот тебе и раз. Так и хочется сказать: «Да ты просто Суперпопугаевна!»… И вдруг я вспоминаю, что так же делала Яна Маргулис. Повторяла удачные шутки — те, которые ей удачными казались. Да и не только шутки. Только на моей памяти она раз пять цитировала — так, чтобы историчка-истеричка наша, Авдеева, слышала: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков». Потом делала паузу и поясняла: «Ключевский». Однажды Самойленков не выдержал: «Ничему не учит, только наказывает?! Так эта наша физручка!» У кого что болит, как говорится. Самойленкова физручка донимала… Историчка тогда, помнится, расцвела — она физручку терпеть не может, — но тут кто-то с задней парты — зря, конечно! — подмяукнул: «Да и историчка такая же!». Последовали «репрессии», да такие, что я даже пожурила Яну свою… обезьяну! «Вот, — говорю, — вечно ты со своими афоризмами!» Яна, невозмутимо: «Афоризм не виноват. Это мудрость веков»…
…Наконец, я снова попалась на глаза Супергероевне. Специально. Прямо нарисовалась — не сотрёшь, как говорится. «Здравствуйте!» — говорю. «Здравствуй», — кивнула она… Вот это, наверно, и называется — вежливо, но холодно!