Дни шли за днями. В редакции появилась новая промежуточная начальница, госпожа М. До того, как она стала одним из низших архонтов и получила редакцию в своё условное ведомство, меня архонты вообще почти не беспокоили, в редакцию не заходили, и я предавалась между работой своим порокам: тихонько плакала, когда думала, что никто не должен зайти, или вдохновенно писала прозу, да и стихи порой тоже. Но госпожа М. стала заглядывать ко мне частенько, хотя по работе всё у меня было хорошо, всё происходило в нужные сроки, и пару раз она застала меня с опухшими от слёз глазами. Госпожа М. интерпретировала это по-женски, рассказала о своей жизни, о мужчинах, попыталась меня поддержать. Я не очень люблю такие разговоры, как-то теряюсь от них, но я видела, что она хотела проявить участие. Аглая с Леонидом сплетничали про неё и её не любили, и очень возмущались, когда её, пришедшую из ниоткуда, поставили над ними, давно работающими в этом вузе, начальницей. Меня как бы призывали к этим разговорам присоединиться, но всё это на самом деле было совсем не моё дело — кому над кем быть начальником, и я всегда молчала. Меня Аглая с Леонидом за глаза называли «сиротой», но я как-то раз это услышала и догадалась, что они дали мне такое прозвище. Наверное, вид у меня и вправду был потерянный и сиротский, немножко не от мира сего, и я казалась каким-то испуганным существом с огромными глазами, не понимающим, куда она попала, что ей делать и как здесь всё устроено.
Аглая — преподавательница философии с моей кафедры, которая до меня занимала должность технического секретаря гуманитарной серии журнала, а потом ей предложить стать завхозом, это было более выгодно, и именно она предложила мне занять её прежнюю должность. Аглая была худенькая, с короткими чёрными волосами, старше меня. Когда я устроилась в этот вуз, мне было двадцать шесть, а Аглая была старше, наверное, лет на десять. Она порой приходила грустная, иногда даже с синяками, — как я поняла, муж у неё выпивал, и происходило всякое. Но она держалась, шутила, смеялась, с юмором рассказывала какие-то истории из жизни кафедры. Аглая всегда казалась мне очень светлым, жизнерадостным человеком. У неё был взрослый сын, и она хотела ещё одного ребёнка, и забеременела как раз в те годы, когда я ещё работала в том вузе. Она ходила на работу, беременная, и вся светилась.
Иногда в редакции я пересекалась со своими старыми знакомыми времён моей учёбы на философском факультете. Они теперь тоже работали в этом техническом вузе, и приносили мне свои статьи в журнал. Так, пару раз я видела Антона Т., о котором когда-то говорили, как об одном из самых талантливых студентов на нашем курсе и великолепном специалисте в своей области — он учился на отделении культурологии Востока и, соответственно, был востоковедом, изучал какие-то сложнейшие китайские тексты. Теперь он работал в одном из подразделений того же вуза, где и я, ориентированном на международные образовательные программы. Там же работала Вика, дочка моей покойной крёстной, закончившая исторический факультет, располагающийся в одном здании с философским. Неоднократно приносил мне свои статьи Саша П. Он был старше меня и окончил философский раньше, и во время учёбы мне все говорили, что мы с ним обязательно должны познакомиться, потому что он тоже был поэтом и тоже писал диссертацию у Александра Секацкого. Покойный Коля Грякалов когда-то нас познакомил, мы попытались поговорить о поэзии, но как-то не очень понимали друг друга, пытались нащупать общие темы, потом вместе сходили на какой-то концерт.
Но вот прошло время — и мы с Сашей П. работали в одном вузе, на одной кафедре. В отличие от меня, он, слава Богу, защитился и был доцентом. Саша регулярно приносил мне свои статьи для журнала, — ему было важно соблюдать все формальные критерии соответствия должности: на кафедре проходили мощные сокращения, несколько раз его кандидатура была под вопросом, а у него — трое детей, и ему никак нельзя было потерять работу.