5
Иногда мне удавалось подслушать, что Будущее говорит учёным, сотрудникам университета. Как-то раз я шла по парку и услышала, как на тенистой тропинке рядом с берёзой какой-то молодой задумчивый учёный разговаривал с Будущим. Будущее по своему обыкновению вешало ему на уши лапшу. Оно говорило: «Скоро многие прежние профессии станут никому не нужны. Конвейер и массовое производство — долой! Да здравствуют 3D-принтеры! То, что сейчас делают люди, будут делать роботы. Новые технологии требуют новых материалов. Прямо сейчас происходит революция в промышленности, которая приведёт к колоссальным изменениям во всех сферах общественной жизни».
Я подключилась к разговору и начала задавать Будущему неудобные вопросы:
— Уважаемое Будущее, а не получится ли, что половина людей просто потеряет работу, а не переучится на новые, востребованные специальности? Не получится ли, что технократическое общество, о котором вы говорите, будет обществом тотального контроля? Не получится ли, что миром будет править один процент олигархов?
— А что в этом плохого? — спросило Будущее, — Вы что, настроены против меня?
— Не знаю, — честно ответила я, — я просто пытаюсь понять.
Мы помолчали.
-Вы когда-нибудь изучали философию? — спросила я Будущее.
— Меня интересуют науки о мозге, post-human studies, feminist and postcolonial studies, — ответило Будущее, — ну и ещё, конечно, аналитическая философия.
— О, Людвиг Витгенштейн?
— Витгенштейн — нет, — ответило Будущее, — я его не понимаю, а вот аналитическая философия в целом нравится.
— А есть ли в Будущем место для Софии?
Будущее сощурилось и, пронзив меня взглядом хитрого деревенского мужичка, который всегда себе на уме и держит фигу в кармане, спросило:
— А в прошлом для неё было место?
Я пошла дальше по тропинке и думала: что за человек это Будущее? Непонятно, где оно шутит, а где оно серьёзно, умное оно или глупое, задумало ли оно что-то интересное и сложное, чего я пока не понимаю, или вся его стратегия видна, как на ладони? Чего оно хочет на самом деле? Кто оно — технократ-трансгуманист или хитрый трикстер, или оно хранит в своём сердце скрытую до поры от непосвящённых эсхатологическую тайну? Может, оно переодетый монах? Дзенский учитель? Экономист-масон? Раб капитала или враг капитала? Или оно вообще никакое?
Почему я плакала иногда на рабочем месте? Не из-за работы, конечно. Я любила свою работу — и в редакции, и преподавательскую, — как старалась любить любую работу, несмотря на её тщетность, несмотря на усталость и разочарование, и постоянное желание идти-идти по дороге, а потом лечь, закрыть глаза и умереть. Я ездила преподавать за 1400 рублей в месяц, и у меня иногда не было денег на метро, приходилось просить у родственников на жетон, чтобы добраться до работы. Доживал свои последние годы мой первый брак. Для того, чтобы это пережить, мне нужно было вытащить кол из головы. Кол звучал так: если любовь и тем более поженились — это должно быть на всю жизнь. Это был не единственный кол в моей голове. Вся моя сфера идеалов и ценностей была построена как сложная система колов, воткнутых в голову. Заниматься философией и преподавать — это тоже был кол в голове. Поэзия — это даже не кол, это сверх-кол, безусловная доминанта. Ну и ещё много других колов: любовь к Родине и то, что за границу уезжать жить нельзя; то, что нельзя жить комфортно и в своё удовольствие, а нужно гореть и страдать; то, что энтропию нужно превозмогать творческим сверхусилием; то, что лучше быть душевнобольным, чем адекватным, вменяемым человеком; то, что брать деньги за работу, которую ты любишь, как-то неловко; то, что счастье — это то, чего стоит по возможности избегать. Были и довольно странные колы, например, такой: если у меня есть возлюбленный, надо периодически ебаться с первыми встречными, чтобы мир меня не поймал через эту любовь. Ну и так далее.
Изменилась ли я, избавилась ли от этих колов? Да ни хера! Все мои колы по-прежнему со мной, правда, я над ними поработала, так сказать, пообтесала их, и теперь лучше осознаю их необходимость, а свобода это и есть осознанная необходимость, как говорил мой дедушка. Все мои колы по-прежнему украшают мою голову, как своеобразный идеалистический ирокез, и я ими весьма горжусь, потому что мало кто, честно говоря, может похвастаться таким отменным и по-своему классическим набором колов. Только на месте того самого кола, который был про то, что если любовь и тем более поженились — это должно быть на всю жизнь, осталась с тех самых пор какая-то саднящая дыра. И ещё у меня появилась способность эти колы вытаскивать и обратно вставлять в свою голову по своему желанию. По настроению могу какой-то из них убрать, какой-то добавить, а иногда убираю сразу все и так и хожу бесстыдно, как женщина в храме с непокрытой головой. Но потом чувствую: чего-то не хватает, и возвращаю свои колы обратно.