Я съел целую вазу с печеньем. Тяжело охнул и развалился на кровати, поглаживая свой объёмный живот. Такой упругий, заполненный, мне кажется, он скоро лопнет.
— Дышишь тяжело, пухленький, — ладошки Софочки плавно скользили по пузечку и массировали его. Толстый животик заурчал и забулькал, понемногу расслабляясь и переваривая все сладости, что я в него уместил, а я принюхался. — Милый?
— Пирогом вкусненько пахнет.
— Ты снова проголодался? — изумилась она.
— Всего чуточку. Дай пирог пожалуйста? Немного, кусочка четыре.
— Мой дорогой, не пойми неправильно, я тебя и твои формы обожаю, но ты уверен, что стоит? Я боюсь, тебя просто стошнит.
— Нет. Ну Соф, ну дай, — жалобно заскулил я, смотря на неё щенячьими глазами. — Я так изголодался. Мне очень нужно перекусить, пышечка.
Она наклонилась и поцеловала меня.
— Ладно, ладно, сейчас. — Софа отрезала кусок от пирога с малиной и шоколадом, и поднесла ко мне. — Ты сам справишься, или лучше я?
— Лучше ты. Я не в кондиции, — причитал я.
— Ах, не в кондиции? Тогда да, конечно же, я накормлю, мой толстячок. Открывай ротик, — я откусил значительную часть, коснувшись губами пальчиков девушки. Она нежно похлопала мне животик и описала по нему круг ладонью. — Мой сладкий избалованный тюленчик.
Я простонал от наслаждения. Живот сыто и задумчиво урчал.
— Ещё… погладь меня ещё!
— Люблю тебя, — Софа чмокнула меня в пузечко. — Открывай рот, Рафи.
Я съел четыре куска. На пару минут я об этом пожалел, но когда желудок справился с ними, я со слёзной мольбой посмотрел на Софу. Та вскинула брови.
— Я этот взгляд знаю, ты снова голоден?
— Немножечко.
— Рафи, это уже правда много, ты как себя чувствуешь? — Софа взяла меня за брюшко и бока обеими руками. — Боже, какой тугой… тебе не больно?
— Я убираю боль. Ну ещё один кусочек, булочка.
— Так не честно! Ты знаешь, я не могу упираться, когда ты на меня так смотришь!
— Я кушать хочу.
— Мммьфь… с другой стороны, лишний кусочек никогда не помешает, да?
— Да, — кивнул я. — К тому же, я сильно волновался за тебя, мне нужно успокоить нервы, правильно? Правильно.
— Правильно, — согласилась девушка, протягивая ко мне кусок. — Этот самый большой, осилишь?
— Ага. Он слишком аппетитно пахнет. — сказал я, и укусил.
Пыхтя и тяжело дыша, я сделал это. Я съел его. И простонал.
— Что такое? Всё-таки объелся, мой кругленький?
— Похоже на то… ох… живот… боже, мой живот…
— Мой ты ненасытный, — Софа принялась его гладить и массировать. — мой толстенький и сытый мальчик, утром животик наш подрастёт. Ты же у меня так быстро толстеешь, пончик. Не могу, ты сам весь такой миленький, хорошенький и аппетитный. Даже после того времени, что мы не виделись и ты похудел. Так бы и съела тебя всего целиком, мой сладенький пухленький Рафи.
— Я слишком толстый. Для сердца вредно.
— Моего, или твоего?
— Обоих.
Она вздохнула.
— Это тонкий намёк? Мой пирожок, ты хочешь похудеть?
— Знаешь, как говорили великие: «о диете проще всего рассуждать на полный желудок».
— Великие херни не говорят.
— На самом деле, я просто потерянно себя чувствую, когда вижу, что на мне с трудом сходятся пуговицы или молния.
— Тебе нужна одежда побольше. Ведь животик растёт, ему нужно место.
— Эх, да. Восьмой месяц, как-никак.
— Ага, — засмеялась Софа, поглаживая мне объёмный живот, на котором сильно натягивалась рубаха. — Я даже знаю, кто отец.
— Боюсь предположить.
— Комбинат по производству кондитерских изделий.
Я смущённо посмеялся.
— И как ребёночка назовём?
— Рафи-младший. Ой, нет, Рафи-младший-пирожочек!
— Ой… ох, — закряхтел я, ёрзая.
— Что такое?
— Ребёночек толкается.
Она засмеялась, падая рядом со мной и обнимая за брюшко. Улыбнулась и чмокнула меня в нос.
— Моя булочка.
— Мой пирожочек, — тихо сказал я, целуя её.
— Рафи, — тискалась Софочка, лаская мне животик. — Мой Рафи… мой упитанный аппетитный мальчик.
— Я думал, упитанный — это с лёгкой полнотой.
— Тебя хорошо упитывали, — улыбнулась она, оценивающе присматриваясь. — Гм. Дай-ка.
Софа пристроилась надо мной и стала оценивающе проверять и ощупывать круглый живот и бочка.
— Дорогая?
— Будем проверять, как хорошо ты откармливаешься.
— А так меня недостаточно упитали?
— Ну, знаешь… лучше больше, чем меньше.
— Поэтому не дашь ли ты ещё печеньку, моя любимая пышечка?
— Ты точно не лопнешь? У тебя живот совсем как шар. Пойми правильно, я не хочу, чтобы ты в себя через силу впихивал.
— Я не через силу. Я правда хочу.
— Моя любимая пухлая зефирка, — она чмокнула меня в щёку и дала последнюю печеньку, что лежала на тарелке.
Я съел и вздохнул.
— Софа.
— Да?
— Я много съел, да?
— Ну как тебе сказать, — она окинула взглядом пустые подносы, тарелки и мой большой живот.
— У меня в жизни только две радости: еда и ты.
— Ты оправдываешься? Зачем? Я ведь не упрекаю.
— Оно само.
— Ну, если тебя утешит, то ты мы давно не виделись, я давно тебя не кормила и не ласкала, так что будем навёрстывать месяцы одиночества.
— Ну тогда, думаю, вернуть потерянные пятнадцать кило мне не составит труда. — я похлопал себя по животу.
— Ещё как, — усмехнулась девушка, поцеловав меня. — Ты у меня самый красивый, солидный, статный, импозантный…
— … Толстый.
— Есть такой момент, — кивнула она. — А главное, любимый. Толстячок.
— Почему мне нравится, когда ты так меня называешь? И так, и пухленьким, и всем остальным.
— Мой самый толстый и самый откормленный зефирчик, — улыбнулась Софа, чмокая меня.
— С гроссмейстерским пузом?
— Да. Пузечком. Аппетитным и сочным. Так бы тебя и съела, мой толстенький пельмешек.
— И ребёночек у нас тоже толстеньким пончиком будет. — я погладил себя по животу.
— Именно так.
— Раз на то пошло, то ты ведь тоже заметно похудела. Вечером я тебя откармливаю.
— Рафи, я конечно всё понимаю, но откармливать на ночь глядя…
— Для пущего эффекта.
— Ладно, но не дай боже я от тебя когда-нибудь услышу упрёки за вес.
— Не услышишь, пышечка. Если я и упрекну тебя, то только за плохой аппетит.
— Ты ж мой сладкий пирожок. Вкусненький и тёпленький, — Софа улеглась и прижалась щёчкой мне к боку.
— Моя ватрушечка. Теперь, — я зевнул, — ох, я слишком много съел… спать хочу.
— Спи, розанчик. Отдыхай.
Я обнял её, тяжело вздохнул и задремал. Позже выяснилось, что это был последний день, когда я чувствовал себя так более-менее безмятежно.
====== Истощение ======
Проходили дни и недели. Моя милая Софи начала меняться. Нет, они старалась улыбаться и выглядеть довольной и здоровой, но ни я, ни лорд Дарон, ни Рирз и ни кто-либо ещё не слепые. Она стала меньше есть, меньше спать. Её лицо побледнело, под глазами появились мешки, волосы стали ломкими и тонкими, глазки потускнели. Софа худела на глазах, и стала часто простужаться. Если раньше она могла с места рояль сдвинуть, то сейчас она еле справлялась с массивной дверью. Она безостановочно увядала. Ей перестали сниться сны, а просыпалась девушка от любого шороха. Как я недавно выяснил, за это время её самый долгий сон был только пять часов. Уж молчу о том, что у нас в постели творилось. Софа хоть и выглядела болезненно, возбуждение она испытывала, только очень редко. И когда эти дни случались, я клянусь, я боялся двинуться не так, чтобы её не задавить нахрен. Она худела, а я-то отъедался. Переживаний было много, а под носом всё время оказывались какие-нибудь булочки, пирожные, или вафельки. В последний раз у нас это было недели две назад, и из-за моей скованности и осторожности Софа решила, что мне противно. Уж не знаю, каким чудом мне удалось её разубедить. У неё стали очень холодные руки. И сама она стала часто мёрзнуть. От этого я спал вместе с ней и согревал.