Тогда Франжье выдвинул такую версию: девушка сама навязалась обвиняемому, сама отдалась, а потом стала шантажировать его. Несчастный юноша, искренне увлечённый ею вначале, а затем понявший всю подлость этой падшей женщины, обманутый в своих благородных чувствах, уехал, и тогда она устроила весь этот цирк.
Чтоб подтвердить свою версию, Франжье привёл десяток свидетелей, рассказавших, что они слышали, как девушка соблазняла обвиняемого.
Вот тех свидетелей и подыскивал Ар. Он как раз приводил в порядок их показания, когда в комнату вошёл улыбающийся Франжье.
— Ну как, коллега, всё в порядке?
Ар молча пожал плечами.
— Сегодня тебе удастся ещё раз доказать, что ты настоящий мужчина.
Ар вопросительно посмотрел на адвоката.
— Так по крайней мере мне кажется, — усмехнулся Франжье. Он был, как всегда, элегантен, в галстуке сверкала жемчужина. От него исходил лёгкий аромат дорогого одеколона. — Ну, ладно, не буду мешать, коллега. Желаю удачи. — И он вышел.
Ар ещё долго сидел, устремив в пространство пустой взгляд…
Таким и застала его Гудрун. Она была необычно серьёзной, какой-то напряжённой, словно следила за чем-то, видимым только ей.
— У нас сегодня операция, — прошептала она. — Ты меня понял?
— Какая операция? — машинально спросил Ар, хотя отлично понимал, о чём речь. Она так и сказала ему:
— Ты знаешь, о чём речь.
— Кого? — теперь тоже шёпотом спросил Ар.
— Изменника и врага, — глаза Гудрун сверкнули. — Одного из тех, кто служит гегемонистам и империалистам.
— Кто поедет?
— Ты, я и Зебра.
Зеброй называли боевичку «Армии справедливости», молодую экзальтированную женщину, за цвет её волос — чередование чёрных и седых прядей.
Ар помрачнел. Зебра уже имела на своём счету несколько взрывов и убийств, она не знала пощады, и человеческая жизнь для неё ничего не стоила, что чужая, что своя. От неё можно было всего ожидать.
— Ровно в девятнадцать часов я жду тебя у собора. Прихвати всё, что надо.
Она ушла, а Ар вновь принялся внимательно рассматривать пространство…
В девятнадцать часов он подошёл к собору.
Осенний вечер был прекрасен и тих. Ни ветерка, ни звука. Лишь на старом кладбище, примыкавшем к собору, лениво и неуверенно чирикали редкие птички. Пахло ещё тёплым камнем, корой, опавшей листвой и чем-то особым, неуловимым, чем пахнет всегда на кладбищах — вечностью и печалью.
Белые массивные стены небольшой церкви, пышно именовавшейся собором, возвышались над могилами. В этот час здесь было безлюдно.
Ар долго прохаживался возле могил.
Эти бесконечные кресты, каменные плиты и обелиски, скульптуры, холмики, укрытые цветами, эти скорбные лики мадонн и распятия всегда наводили на него грусть. Сколько людей прошло по земле весело, бодро, танцуя и распевая, целуясь и смеясь… И все закончили здесь свой путь. И все, что смеются и танцуют сейчас, и он в том числе, тоже закончат его здесь…
Во тьму тысячелетий уходит та дорога длиной в миллионы километров, по которой идут люди. Она во мраке. На мгновенье человек оказывается на свету, где всё ярко, прекрасно и оживлённо. На то мгновенье, что длится его жизнь. И снова он уходит во мрак, словно ступив на бесконечную ленту вечного транспортёра, уносящего в небытие.
Миллионы лет человечества, секунды жизни человека. Один миллиметр на тысячекилометровом пути людей…
Ар неторопливо приблизился к старинному склепу из потемневшего гранита. В склеп вёл узкий проход, перегороженный ржавой решёткой.
Он постоял перед склепом, незаметно оглядываясь. Затем, быстро пригнувшись, открыл решётку и нырнул внутрь. Посветив фонариком, достал из-под кучи гнилых листьев прорезиненный футляр, вынул большой револьвер, засунул за пояс, застегнул поплотнее плащ. Выглянул, осмотрелся, одним прыжком выскочил на дорожку.
И снова неторопливо побрёл меж могил.
Гудрун ждала его в незнакомом «фиате», нетерпеливо поглядывая на часы. Её длинные волосы были забраны под шапочку, плотно облегавшую голову. Тёмный плащ застёгнут под самое горло, руки в перчатках лежат на руле.
На заднем сиденье неподвижно застыла Зебра. И она была в шапочке, чёрном плаще, чёрных перчатках. В полумраке машины лишь поблёскивали глаза обеих.
Подождав, пока Ар закроет дверцу, Гудрун молча тронула машину с места.
Так и ехали они, ни слова не говоря, через весь город, по его оживлённым в центре улицам, по пригородным аллеям, пока не выехали на широкую короткую дорогу, ведущую в «профессорский городок». Так называли небольшой жилой квартал, где находились укрытые зеленью виллы многих преподавателей университета.