Короче говоря, взял-таки я это письмо Эстебана и послал по адресу. И на всю оставшуюся жизнь запомнил, как он сказал мне «прощай» и его голос. Как и глаза той старой женщины, жены, нет, уже вдовы профессора Дрона, помните, я вам рассказывал? Помните?
Так о чём я? Ах да, о его голосе и её глазах. Знаете, с первых шагов на этом белом свете (на который кое-кому из нас лучше бы не родиться) на нас обрушиваются тысячи всяких впечатлений, потом их становится миллион, а к концу жизни небось миллиард.
Большинство, как туман, как ветерок, как воздух, скользят себе мимо, расплываются и исчезают. Некоторые помнишь, какие дольше, какие нет. А вот немногие, единицы, остаются навсегда, они вписываются в тебя, как осколок снаряда, который невозможно извлечь и с которым ветеран так и ходит до конца своей жизни. Пьёт, ест, спит, даже играет в теннис и любит женщин. Но осколок-то в нём, он тут как тут и порой даёт себя почувствовать с такой силой, что кажется, будто впился в тело только сейчас.
Вот таким осколком были для меня последние, сказанные мне вслед слова Эстебана.
Что-то я расчувствовался. Сентиментальный дурак…
Это всё болтовня. Но как же не хочется продолжать, как хочется оттянуть подольше рассказ о том, что было дальше…
Ничего не поделаешь, что было, то было.
Так вот. Конечно, когда письмо, духовное завещание Эстебана, появилось в газетах, мои шефы не очень-то поверили, что оно написано давно и где-то там обнаружено друзьями Эстебана в его бумагах. Хотя, отдаю должное, друзья его нигде не проговорились о том, когда и как попало к ним письмо, и о приложенном к нему дополнении с инструкциями. Эти инструкции они выполнили точно.
И всё же Франжье и другие заподозрили истину. Они анализировали и изучали послание Эстебана, словно древний манускрипт, когда хотят открыть содержащуюся в нём тайну. И в конце пришли к твёрдому убеждению, что документ написан здесь и отослан отсюда. Как? Кем? Тут долго выбирать не пришлось. Очень скоро мне стало ясно, что главный подозреваемый — ваш покорный слуга. Доказать это невозможно, но они были уверены, что письмо отослал я.
И точно всё установили эти психологи и аналитики. Они знали, что я не провокатор, не лазутчик, не предатель нашего дела (уж слишком много крови и пороховой гари было у меня на руках), но не забыли, что когда-то мы с Эстебаиом были самыми близкими друзьями, вспомнили, что во время его похищения и заключения я старался, чтобы он меня не увидел. Они раньше, чем я (и лучше), разобрались в моём характере, в моей душе (если допустить, что таковая есть у меня, в чём я лично сильно сомневаюсь), разглядели мою сентиментальность (что-то я много о ней говорю).
И хотя мне они ничего не сказали, но решили наказать. Как? Убивать не имело смысла — я надёжный, верный и эффективный боевик. Так они, наверное, рассуждали. Надо было поискать что-то другое. И они нашли. Нашли наказание пострашней, самое страшное для меня.
Охрану Эстебана последнюю неделю поручали всем, кроме меня. Но что в этом подозрительного? Так было и раньше. Я сам старался так устроить. По указанию Франжье Эстебану не надевали больше наручников (да и зачем? В своём нынешнем состоянии он, спортсмен и боксёр, и с Рикой бы не справился, не говоря уж о Гудрун). В тот день он побрился электрической бритвой, привёл в порядок ногти, вымылся.
Его разбудили на рассвете. Карл принёс ему костюм, рубашку, бельё. Чуть ли не до полуночи Гудрун всё это стирала, гладила, чистила. Эстебан не спеша оделся (носки только надел наизнанку), побрился, аккуратно причесался. Завтрака ему не дали.
Меня разбудили ещё раньше. Я удивился, что в комнате, кроме Карла и Гудрун, были Франжье и ещё двое руководителей «Армии справедливости». Все одетые, свежие.
— Вставай, Ар, есть срочное дело, — сказал Франжье, вид у него был озабоченный.
Я решил, что возникла опасность, вскочил, молниеносно оделся, сполоснул лицо, схватил автомат.
— Нет, — сказал шеф, — он слишком громкий, — и протянул мне парабеллум с глушителем.
Мы вышли в соседнюю комнату. В углу стояли Карл и Ирма, в дверях Рика, все с автоматами. У всех мрачный значительный вид.
— Слушай, Ар, — торжественно заговорил Франжье. — «Армия справедливости» поручает тебе важное и почётное задание, — он сделал паузу, — привести в исполнение приговор революционного трибунала. Сейчас ты подвергнешь справедливой казни предателя пролетариата, врага подлинных интересов масс, красного вожака Эстебана.
Я, конечно, уже чувствовал, к чему идёт дело. Поэтому, наверное, сумел сохранить спокойствие. И ещё потому, что я прямо кожей ощущал, как они все следят за мной, за каждым моим движением, за выражением лица.