У меня мороз пробегает по коже — я хорошо представляю, чем напоила бы гуманных тюремщиков моя нежная подруга. На всякий случай говорю:
— Зря всё-таки Рика устраивает эту голодовку, она же знает, что от этого у неё путаются мысли.
— Много ты понимаешь, — презрительно фыркает Гудрун. — Ты совершенно не разбираешься в классовой борьбе!
— Зато я разбираюсь в бифштексах, уж ты-то со своим аппетитом чёрта с два объявила бы голодовку.
— Я! — Она задыхается от возмущения. — Да я, если ты хочешь знать, покончу с жизнью в тюрьме, если увижу, что из неё не выйти!
Эх, плохо я всё-таки знал свою Гудрун!
Между тем война продолжается. Мы убиваем, взрываем, похищаем, нас выслеживают, арестовывают, судят, сажают в тюрьмы. Впрочем, всё чаще суд отпускает нас «за недостаточностью улик» (чем больше судей мы убиваем, тем снисходительней становятся к нам оставшиеся в живых. Странная закономерность, вы не находите?). Кое-кого удаётся освободить путём налёта на тюрьмы, подкупа надзирателей. Раньше ещё удавалось брать заложников и обменивать их на наших. Но теперь правительство категорически с этим покончило: «Никаких сделок с террористами, никаких уступок!»
А потом происходит невероятное.
Я лежу, читаю «Хижину дяди Тома» (между прочим, впервые и с удовольствием, трогательно до слёз, а теперь таких книг не пишут, да и не бывает такого в жизни). Гудрун смотрит телевизор (уже двенадцать часов, лучше бы шла готовить обед). Вдруг я слышу её дикий вопль. Молниеносно выхватываю пистолет и бросаюсь в соседнюю комнату. Карл и Ирма с автоматами выскакивают из своей. Гудрун стоит бледная, лицо искажено яростью, тычет пальцем в телевизор:
— Они убили её! Сволочи! Они убили её!
Ничего не понимая, смотрю на экран. Там диктор продолжает передачу последних известий. Всё становится ясно: Рика повесилась…
Глава X
Взрыв
Диктор многословен. Передача «Последние новости» неоднократно возвращается к этому событию, радио тоже приводит множество подробностей. Все газеты полны домыслами и комментариями. Ар и Гудрун жадно впитывают обрушившуюся на них информацию.
Выясняется следующее.
Рика вела в тюрьме довольно активный интеллектуальный образ жизни, который журналисты всерьёз не принимали.
У неё в камере была целая библиотека в полтораста книг, она подписалась на семь газет и журналов. В камере стояли приёмник, телевизор и даже проигрыватель (который другим заключённым иметь запрещалось). Кстати, общаться с ними она избегала.
Последней книгой, которую она прочла, был роман её бывшего мужа, в котором он выводил одного из руководящих деятелей «Армии справедливости» в качестве агента ЦРУ. В романе её беззастенчивый муж так же прозрачно описывал некоторые эпизоды их прежней супружеской жизни.
Рика возмущалась и яростно отрицала какую-либо связь между своим темпераментом, личными чувствами и решением примкнуть к «Армии справедливости».
Но, как известно, стать убийцей и бандитом — сомнительный метод лечить неврастению.
В тот вечер она допоздна печатала на машинке, однако, по словам тюремного начальства, никакого печатного текста утром не обнаружили.
По словам того же начальства, затем произошло следующее (так, во всяком случае, можно предполагать): Рика отодвигает стоявшую у окна кровать, кладёт матрац возле окна, ставит на него стул, разрывает полотенце, делает из него верёвку. Затем, встав на стул, прикрепляет один конец к решётке окна, второй, завязав петлёй, надевает на шею и спрыгивает со стула.
Утром в половине восьмого надзирательница обнаружила труп, а через несколько минут тюремный врач официально констатировал смерть в результате самоубийства.
Однако на этом дело не закончилось. Начали раздаваться голоса — и чем дальше, тем громче, — что Рику убили, да ещё предварительно изнасиловав… Её сестра прибегла к услугам адвокатов, началось длительное и сумбурное следствие.
Ссылаясь на результаты вскрытия, адвокаты считали, что было совершено насилие, а официальные власти их опровергали. Судебно-медицинские эксперты вступали в длительные дискуссии.
Эти споры раздувались газетами. «Армия справедливости» заявляла в подброшенных листовках, что не оставит безнаказанным «государственное убийство»; студенты, подхватив лозунг, устраивали шумные демонстрации.
В день похорон на кладбище явились более четырёх тысяч человек, некоторые в масках.
— Ты действительно считаешь, что её убили? — спросил у своей подруги Ар, уставший от всей этой перепалки.