И это слово "Имя" есть тот древний термин, которым обозначалась истинная суть бытия всякой вещи. Это то, что подразумевается в египетских священных писаниях, когда говорится, что каждый творит свой собственный мир согласно слову. "Слово", соответствующее греческому слову "Логос", которое говорит о самой сущности его совершенства, и которое в нашем Евангелии переведено, как "Слово". И это высочайшее "Слово" как бы напечатлено на разнообразии природы, в той множественности её форм, посредством которой она ищет разнообразить хотя бы слабым отблеском всё совершенство божественного мира.
Эта древняя идея приводит к тому, что природу нужно уметь читать, как святое Писание. Это — идеал для ученого, ищущего высших истин и изучающего природу посредством аналитического умственного процесса: собирая и анализируя факты, он усилием синтезирующей мысли переходит от многообразия тщательно классифицированных фактов к объединению их в единую широкую формулу, выражающую закон природы.
Рассматривая ученого в его "божественном терпении исследователя", в его настойчивом искании истины и постоянном отбрасывании полуистин; в его отречении от построений, основанных на недостаточно совершенном синтезе и его готовности заменить его иным, в котором укладывались бы и факты, ранее неизвестные для него — мы видим, как этот терпеливый путник взбирается от видимого к невидимому, от феномена к нумену, от внешней природы к её сущности, к внутреннему Богу.
Постепенно приходим мы к убеждению, что работа ученого дополняет те формы исследования, которые направлены на самую суть вещей видимых только духу; эта работа, преломляясь через призму интеллекта, приводит постепенно к заключению, что все цвета происходят от единого великого света, от той единой творческой силы, которая привела к бытию всю вселенную.
Вместо антагонизма между религией и наукой, который расцвел на почве узкой догматической традиции и вызвал раскол между священником и ученым, печальное явление, которое Дрэпер так блестяще обрисовал под заглавием "Конфликт между религией и наукой" — мы, которые стремимся познать и осуществить то божественное, что таится в глубинах нашей природы, мы понимаем, что ученый не враг, а помощник религии. Он идет к той же цели, лишь взбираясь другою тропой. Ученый воистину жрец истины и поэтому заслуживает нашего уважения, нашей благодарности и любви.
С современного положения экспериментальной отрасли знания наука быстро поднимается в ту область, которую этот конфликт между наукой и религией отвел исключительно религии и становится постепенно, как это было в древности, частью религии, помощницей, слугою великих духовных истин. В свете этого факта сглаживается то недоверие, которое выросло в Европе на почве конфликта между религией и наукой, которое, как помните, произошло главным образом благодаря тому, что наука была принесена в Европу арабами, и явилась таким образом под знаменем чуждой нехристианской религии.
В виду этого, мы должны забыть о пережитом конфликте и видеть в обоих лишь искателей истины, которые идут каждый своим путем; религиозный мыслитель путем вдохновения, которое приводит его в область духа, ученый путем наблюдения, которое ведет к раскрытию Бога в явлениях и законах природы.
Вспомним при этом, что в тайных учениях каббалы, также, как и в учениях древних греков, мы часто находим утверждение, что мир идей предшествует миру проявленных форм в природе. Это лишь иное выражение учения Древнего Востока, которое утверждает, что в сущности все формы божественны, что они лишь одеты в плотную материю, видимую физическим глазом людей, что мысль предшествует проявлению, что идея — отец формы и что средневековая схоластическая теология, хотя и была недоступна пониманию необразованных людей, была близка к истине, когда противопоставляла сущность идеи тем феноменам, в которые идея облеклась в нашем физическом мире.
Поверхностные мыслители, которые не поняли действительного смысла этого учения, осмеивали его, несмотря на то, что оно так тесно связано с центральным учением римско-католической церкви о пресуществлении. Это учение утверждает вовсе не то, чтобы изменялись хлеб и вино, это внешняя форма, в которую одета духовная идея; но что-то, что является сущностью этой формы, изменилось и преобразилось в самую жизнь объекта христианского культа.
Вы можете соглашаться с этим или не соглашаться, но считать это смешным — есть признак невежества, которого, к сожалению, достаточно в писаниях менее вдумчивых писателей Реформации. Они высмеивали ту идею, которую не способны были понять.