Когда Хейердал встретился с Терииероо, вождю было уже шестьдесят два года. Его род — род вождей — насчитывал несколько поколений, благодаря этому Терииероо пользовался особым уважением в традиционном таитянском обществе. Однако он не был чужд новому времени и поступил на службу французским колониальным властям — сначала стал почтовым служащим, а затем учителем. Позже его взяли на работу в административные органы, и в течение многих лет он возглавлял местную власть района Папеноо. В тот год, когда Хейердал приехал на Таити, Терииероо был назначен членом коллегиального органа, занимавшегося экономическими и финансовыми вопросами колонии.
Таким образом, вождь Терииероо пользовался авторитетом у обеих сторон — как у своих односельчан, так и у колониальной администрации Папеэте. Сам он одобрял далеко не всё, что принесли с собой французы, но смирился с их присутствием с истинно полинезийским спокойствием — что ж поделать, если так случилось? Впрочем, кое-что с появлением на островах французов изменилось к лучшему — например, полинезийцы обнаружили, что проще купить хлеб у булочника, чем добывать плоды хлебного дерева. Бьярне вождь Терииероо возил на повозке, запряженной лошадью, а Тура — по той же самой дороге — на автомобиле. Когда Тур спросил, почему он предпочел жить в душном доме из досок с железной крышей, а не в прохладной и хорошо проветриваемой хижине из пальмовых ветвей, Терииероо с удивлением посмотрел на него: Туру следовало понять, что вождь должен соответствовать цивилизации, поскольку та добралась и до Таити, — соседи считали бы его дикарем, если бы он по-прежнему жил в плетеной хижине{108}. В общем, взаимодействие с Францией привело к некоторому прогрессу, без которого, несмотря на угрозу собственной культуре, вождь уже не хотел обходиться.
Это был прогресс, который Хейердал любил называть регрессом. При этом он видел, что Терииероо любит культуру своих предков и делает все возможное, чтобы сохранить ее. Планы Тура привели его в восторг. С блеском в глазах он сказал, что если бы был моложе, то отправился бы с ним на Маркизские острова, где много фруктов и никаких китайцев.
Терииероо не сомневался, что у Тура и Лив хватит воли и сил осуществить задуманное. В то же время он понимал, что они еще не готовы к своей миссии. Если они хотят отправиться в джунгли и жить, как первые люди, надо многому научиться. И Терииероо начал обучение.
В Хорншё под Лиллехаммером Тур и Лив пытались подготовить себя к жизни в джунглях. Они, например, ходили босыми, пробовали разжечь огонь с помощью двух палочек, — правда, безуспешно. На Таити под мудрым руководством Терииероо они постепенно поняли, как наивны были тогда. После сближения с ним они уже не жалели о том, что капитан Брандер задержался с отплытием.
Автомобиль и гофрированное железо не мешали единению Терииероо с природой. Навострив уши, Тур слушал его рассказы и учился таким образом практической зоологии и этнографии, узнавая много такого, о чем никогда не услышал бы в университете{109}.
Терииероо находился под сильным влиянием религиозной философии{110}. Он был глубоко верующим христианином. В самый первый день он спросил своих гостей, какую религию они исповедуют. Тур, отвергавший церковь и не чувствовавший принадлежности к какой-либо определенной конфессии, ответил уклончиво — дескать, в его стране большинство людей по рождению являются протестантами. Терииероо это очень обрадовало, так как и он сам был протестантом. После этого он не удержался и с плохо скрываемой гордостью рассказал, что большинство верующих на Таити — протестанты{111}.
Однако, отрекшись от верований своих предков, Терииероо их не забыл. Он знал не только библейские рассказы о сотворении мира, но и таитянские — о боге Таароа, что в начале всего сущего плавал в мировом пространстве, укрывшись в раковину. Из своего тела он создал мир и свою дочь Хину. Однажды, когда она вышла на берег, Таароа оторвал лист от хлебного дерева, коснулся им Хины, и она забеременела. У нее родился сын Оро, и к нему должны были обращаться люди, чтобы говорить с Таароа. С тех пор люди строили каменные алтари везде, где они жили, и у каждого рода был свой алтарь, который они называли марае{112}.