Раббен отметил, что если другие могли себе позволить немного загореть и получили «вполне приличный коричневый цвет лица, то фру Ивонн бегала вокруг в таком виде, будто она только что провела день при ужасной погоде во внутренних районах провинции Трумс».
Раббен хотел узнать, чувствовала ли она когда-либо страх. Да, особенно вначале, у нее ведь трое детей. Но все прошло, когда она приехала в Каир и получила возможность следить за строительством «Ра».
— И вы не попробовали отговорить его?
— Нет, никогда. Я знаю Тура слишком хорошо, чтобы мне пришло в голову зародить в нем сомнения, когда дело касается таких экспедиций.
— Вы тоже уверены, что экспедиция благополучно пересечет океан?
— На сто процентов уверена.
Дольше разговаривать с журналистом из «Дагбладет» у нее не было времени. Она вспомнила, что срочно должна доставить на борт книги, которые Тур хотел взять с собой. «Да смилостивится надо мной Господь, если я забуду их!»{596}
Туру Хейердалу было пятьдесят четыре года. Еще раз он поставил на карту все, что имел — деньги и престиж — и что он хотел доказать? У него было судно, которое он ни разу не испытал, а понимающие люди считали его опаснее «Кон-Тики». У него был экипаж, члены которого увиделись впервые всего за несколько дней до отплытия. Он знал, что многие из них не имеют опыта морских путешествий. Но он положился на то, что Норман Бейкер научит их так, что они запомнят выражения «левый борт», «правый борт», «фал», «шкот» и «брас» и что они научатся, что следует делать, когда канат нужно будет вытравить или натянуть. Если они не были подготовлены до отплытия, они всему научатся в пути.
Тур знал, что у команды не было общего языка, и знал о том, какие это может иметь последствия для судна и социальной жизни на борту. Он отдавал себе отчет в том, что его люди пришли из разных культур и имели разные привычки, а также сильно отличались по происхождению и образованию. С экипажем, состоявшим из мексиканского профессора, врача из России, предпринимателя из США, фотографа из Италии, плейбоя из Египта и неграмотного из Чада, он не сомневался, что проблемы будут серьезными.
Однако были и объединяющие факторы. Самым главный из них — это Тур Хейердал. Как и на «Кон-Тики», он ковал железную волю в тех, кто собирался быть с ним. Он смог заставить их чувствовать себя в безопасности там, где другие видели опасность. Когда они забрались на борт этой связки тростника, они ничего не боялись, но их обуревало волнение. Они понимали, что это смелый шаг, но никто из них не хотел знать, что некоторые называли это безрассудством. С Туром Хейердалом на борту они были уверены в успехе, и никто не смог порадовать этих людей больше, чем тот, кто мог внести свой вклад в этот успех{597}.
Кроме лодки и экипажа Тур должен был оживить интеллектуальное содержание проекта. Когда планы экспедиции стали достоянием общественности, его старый противник Хеннинг Сивертс, который уже, конечно, не был студентом, но уже стал консерватором музея в Бергене, высказался в газете «Арбейдербладет»: «Если Тур Хейердал выживет после того, что он сейчас планирует, то это будет спортивное достижение, перед которым я снимаю шляпу. Но оно не имеет ничего общего с наукой. На основании атлантического плавания папирусной лодки можно сделать крайне ограниченные выводы»{598}.
Это звучало как эхо той критики, с которой Тур столкнулся во время планирования путешествия на «Кон-Тики». Но он уже не беспокоился о таких вещах. Перед отплытием на «Ра» он пригласил журналистов, собравшихся в Сафи, на пресс-конференцию. Там он повторил, что успешное путешествие само по себе не будет служить доказательством того, что именно египтяне в глубокой древности пересекли Атлантику и заложили основы высокоразвитых культур Центральной и Южной Америки. Но если он добьется успеха, то такие плавания нельзя будет исключать. Тогда он сможет «уверенно заявить, что эта теория имеет рациональное зерно»{599}.
Здесь Тур Хейердал немного поменял акценты. В самом начале он ясно давал понять, что единственным смыслом путешествия было установить, возможно ли на практике переплыть Атлантику на корабле из папируса. Как он говорил, он не собирался ничего доказывать. Но в Сафи, в начале плавания, он пустился в размышления, что если эксперимент завершится успешно, то это будет в то же время доказательством того, что египтяне могли использовать попутный ветер и океанские течения, чтобы переплыть Атлантику{600}. Он, говоря иначе, устранил различие, которое он в начале проекта установил между понятиями «установить» и «доказать» и относительно которого боялся, что журналисты неправильно его поймут. Тем самым он наглядно показал, что проект имеет гораздо более серьезные научные амбиции, чем это было объявлено изначально.