В это время Эйч-Пи писал в своем дневнике: «Мы начинаем потихоньку сходить с ума, все вместе. Обиды и стычки становятся теперь привычным явлением. Неудивительно — мы провели вместе друг с другом более 100 суток, 132, если быть точным. Похоже, что нашу идиллию начала проникать та самая экспедиционная лихорадка, которой все боялись. <...> За обедом мы сидим молча вокруг стола. Многие из нас держатся сами по себе».
«Та самая экспедиционная лихорадка, которой все боялись».
Та самая лихорадка, за которой следил Тур и о которой часто предупреждал. Лихорадка, настраивавшая людей друг против друга, когда собственные интересы становились важнее общих, при которой малейшее несогласие могло быстро перерасти в серьезный конфликт. Лихорадка, если ее не лечить, угрожала психическому здоровью экспедиции.
Те, кто знал Тура Хейердала, часто говорили о его естественном авторитете и организаторских способностях. Именно с помощью этих способностей ему удавалось держать экипаж своих экспедиции вместе; когда начинались нестроения, эти способности помогли ему во время путешествий на «Кон-Тики» и «Ра». Теперь этот «клей» высох, пугающее объяснение вскоре не замедлило себя ждать. Тур сам заразился этой лихорадкой.
Хейердал был человеком, которому требовалось движение. Ему всегда не хватало времени, его программа всегда была насыщенной. Когда что-то продвигалось медленно или стопорилось, он терял терпение. При этом он становился уязвим для деструкционных сил — разочарования и раздражения.
Тем временем многое шло не так. Ветер не оправдал ожиданий, финансов не хватало, и даже «Тигрис» разочаровал: хотя тростниковое судно временами плавало очень хорошо, оказалось, что маневрировать оно не может. Они добрались до Бахрейна, потому что «Славск» оттащил их туда на буксире, и они оказались в Пакистане, поскольку именно в том направлении подул ветер.
Ослепленный, Тур, тем не менее, не смог расстаться с иллюзией, что «Тигрисом» можно управлять. «Нам удалось удержать свое положение при встречном ветре и даже протолкнуть "Тигрис" на несколько градусов против ветра», — писал он в книге об этом путешествии[257]. Удержать позицию, однако, недостаточно для судна, которому нужно идти вперед, и раз за разом им приходилось убеждаться в том, что если «Тигрису» и удавалось справиться с ветром он тут же терял достигнутое, поскольку ею сносило, и с этим ничего было нельзя поделать. Поскольку «Тигрису» не хватало давления, которое необходимо для того, чтобы идти против ветра, он становился легкой добычей для течений.
Эйч-Пи безапелляционно заявил, что «нам практически ни рfзу не удалось управлять судном в полном смысле этого слова -ни поперек, ни против ветра»[258].
Норрис в своих суждениях был не менее суров: «Горькая правда заключается в том, что, насколько я вижу, "Тигрис" не способен ни ходить под парусом, ни маневрировать». Он уже давно понял, что «Тигрис» — не что иное, как плот из тростника, способный лишь дрейфовать с ветром и течениями, и требующий буксировки, чтобы добраться до цели, когда все возможные средства исчерпаны.
Ни парус, ни рулевые весла, ни шверцы не работали так, как нужно. Норрис тоже пришел к выводу, что и сам корпус был построен так, что не позволял идти бейдевинд. Он считал, что Тур попытался доказать то, чем «Тигрис» на самом деле не был — никакой он не парусник[259].
Пока экспедиция находилась еще на стадии планирования Ивонн показала рисунки «Тигриса» известному норвежскому кораблестроителю Яну Херману Линге. В его послужном списке был парусник класса «Солинг», который участвовал в играх летней Олимпиады 1972 года в Западной Германии. Изучив чертежи он сказал, что «Тигрис» не сможет плавать иначе, как только при попутном ветре. Тур об этом и слышать не хотел — ведь эксперты в свое время приговорили и «Кон-Тики», а теперь еще кто-то пытается наговаривать ему на «Тигрис»[260].
Как и Тур, Норман также не хотел признавать, что они находились на судне, неспособном идти туда, куда они хотели. Он был уверен, что качество хода под парусом можно улучшить, нужно только найти правильное техническое решение, и он работал над ним, не покладая рук. После того как они вышли из Омана он поднял еще и маленький парус-топсель, который они называли «носовым платком». Он немного улучшил скорость и маневренность, но оказался бесполезен при встречном ветре.