Утром 16 марта они оказались на расстоянии одной морской мили от северного побережья острова. Они могли видеть дома и деревья, а также сверкающий на солнце золотистый пляж.
Во время завтрака они увидели, как к ним приближается лодка. Это были рыбаки, возвращавшиеся домой с промысла. Они заглушили мотор и дрейфовали неподалеку. Тур послал к ним Рашада и Эйч-Пи на резиновой лодке. Когда они вернулись, Рашад рассказал, что те говорили на арабском диалекте, доступном для его понимания. Рыбаки вели себя дружелюбно и рассказал, что опасности в том, чтобы высадиться на берег, нет. «Тигрис найдет хорошую якорную стоянку в ближайшей бухте.
Подул северо-восточный ветер, и если бы они рискнули, то смогли бы воспользоваться этим ветром, чтобы подойти к берегу. Но они могли также воспользоваться им, чтобы плыть дальше.
Вдохновленный рассказами рыбаков, Тур загорелся, чтобы высадиться на берег. Он «никогда не видел такой земли, которая предлагала бы столько возможностей исследователю»[290]. Oни уже находились в пределах трехмильной зоны и до сей поры не видели ни одного сторожевого катера. Тур склонялся к тому, чтобы проигнорировать предупреждения из Лондона и западно-германского МИДа.
Что думали другие?
Тур открыл дискуссию, как он обычно это делал в случае необходимости принятия трудного решения. Сам он считал, что предложение высадиться на берег — единственно разумное решение и был уверен, что другие его поддержат. Сам он много не говорил, верный своей привычке, он ждал, чтобы подытожить. Норман категорически воспротивился. Северо-восточный ветер за вторую половину дня усилился, нужно было воспользоваться им и пройти остров, пока у них был шанс. Кроме того, он был озабочен тем, чтобы установить рекорд непрерывного плавания на тростниковом судне, и если они продолжили бы плавание, вскоре побили бы рекорд плаваний на «Ра-I» и «Ра-II». Он напомнил, что на берегу люди заболевали, а также им снова придется воспользоваться буксиром в тот день, когда они соберутся продолжить свое плавание[291].
Карло также высказался «против». Он хотел поскорее попасть в Красное море и завершить экспедицию. Он тоже считал, что хватит плавать на буксире: «Древние шумеры буксиров не использовали»[292].
К большому разочарованию Тура, другие также присоединялись к Норману и Карло, один за другим. Отчасти они соглашались с тем, что грех не воспользоваться благоприятным ветром, отчасти считали, что высадка на берег будет безответственным решением, поскольку нет разрешения от властей Йемена. Только Ханс Петтер Бён поддержал Тура.
Это означало, что у Тура был один голос, необходимый ему по контракту, чтобы навязать команде свое решение. Тем не менее, против своей воли, он уступил коллективу.
Но не успели они уйти далеко, как Норман выскочил из радиорубки: «Норвежское посольство в Лондоне сообщает, что Южный Йемен дал согласие на заход на Сокотру»[293].
Люди посмотрели друг на друга. Самые младшие — Рашад, Эйч-Пи, Асбьёрн и Детлеф закричали, что нужно поворачивать назад. Но было поздно. Дул сильный ветер, море волновалось, прибой с силой бил по пляжам Сокотры. Кроме того, если они развернутся, то им придется бороться со встречным ветром.
В конце концов, последнее слово оказалось не за государственными органами власти, а за силами природы.
Тур с сожалением смотрел на остров. «Пока ситуация позволяла, никто меня не поддержал», — с горечью сказал он Юрию[294].
Снова настроение на «Тигрисе» ухудшилось. Случай с Coкотрой или «Психотрой», как Тур назвал остров[295], расколол команду.
За завтраком на следующий день поссорились Норман и Юрий[296]. Всю ночь дул сильный ветер, какое-то время они опасались, что их понесет к берегу. Норман хвастался и поздравлял всех, как здорово они вырулили с «Тигрисом». «Ты опять со своими рекордами», — проворчал Юрий, который начал сожалеть, что не поддержал Тура. Он понял, что продолжать плавание без хороших карт — это безумие[297].
Позднее в тот день Норрис достал дневник. Он считал, что плавание затянулось. Цель экспедиции оказалась расплывчатой, весь смысл пропал. У него было чувство, что команда уже не знала, чем они занимаются. Он переживал, что результаты шести месяцев тяжелой работы так и не обозначились.
Он также написал несколько слов о Нормане. Несмотря на то, что они были соотечественниками, они не особенно ладили между собой во время плавания на «Тигрисе». Однако Норрис заметил, как огорчился Норман, когда Тур напустился на него, и как он взорвался от «шпильки» Юрия. На протяжении всего путешествия Норман неустанно трудился, возможно, слишком неустанно. Когда все закончится, то вся честь достанется Туру, в то время как Юрий также получит свою долю славы в Советском Союзе. Труженику Норману, напротив, вряд ли что-то достанется. «Однако, — грустно заметил Норрис, — такова жизнь».