- Никто не говорил! - она засмеялась.
- Так что, и войти не пригласишь, и поесть тоже?
- Нагло!
Человек пожал плечами, а женщина снова засмеялась и открыла ему калитку.
- Что же, заходи, если так.
И человек зашёл.
Он не ожидал увидеть такое разнообразие самых разных растений в этом дворике, и был ошеломлён. Травы росли пышно и буйно, на сочной зелени хотелось лежать, раскинув руки. Женщина вытерла руки, немного испачканные зеленью, о передник, и упёрла их в пояс.
- И чего стоишь? Давай, пойдём, в бане помоешься, затем поешь, потом спать ляжёшь, а назавтра уже и в город свой уйдёшь... он же недалеко, да?
- Я не знаю.
- Наверняка недалеко!
И это было прекрасно. Человек шёл по дворику за женщиной и ощущал умиротворение. Вид вокруг был удивительно пасторальный. Старая изба, частью вкопанная в землю, пахла сухим деревом, от топящейся бани пахло дымом и немного угаром. Идя по вытоптанной дорожке, человек смотрел по сторонам.
- А это что? - он увидел два каких-то колодца, один деревянный, а другой каменный, заброшенных, к ним дорожке протоптано не было.
- Колодцы. Они старые. Я не пью воды из них... тем более сейчас.
- Серая земля?
Женщина в ответ лишь неопределённо пожала плечами. Человека это вполне удовлетворило.
И была баня. Конечно, она доставила человеку не так много удовольствия: слишком чужая жара, слишком чужой пар, слишком чужое... всё.
Но человек наконец-то почувствовал, что может расслабиться, всё вокруг призывало его. Он вытянулся на деревянной полке, облился горячей водой ещё раз и закрыл глаза, блаженствуя. Невозможно сказать, много ли времени прошло, но он точно не уснул, потому что иначе не услышал бы тихое:
- Какой ты худой... - той самой женщины.
Человек вздрогнул, открыл глаза и прикрыл руками пах.
Она стояла на входе, закрыв дверь, чтобы не выпускать жар, обнажённая. Длинные волосы прикрывали её грудь, низ живота тоже чернел такими же, как и на голове, волосами, а глаза её горели.
- Такой худой... ляг на живот. Я тебя помою.
- Слушай...
Она сверкнула глазами и человек перевернулся. Женщина подошла к нему, зачерпнула горячей воды и, голыми руками, начала растирать её по его телу, ощупывая его крепкими пальцами, проводя ногтями по каждому волоконцу мышц, всё так же горячо шепча:
- Худой... худой... какой же худой...
- Я был толще, когда уходил из дому.
- Что случилось?
- Чужие места тянут из меня силы.
- Чужие места? Ужас... они настолько чужие?
Человек промолчал. Женщина, не дождавшись ответа, зачерпнула ещё воды.
- Теперь на спину.
Не подчиниться не получилось бы. К тому же, человек опасался совершенно зря: как мужчина он оказался бессилен, после перенесённого им путешествия, а женщина, заметив это, не стала ничего делать, даже если и хотела.
В конце концов человек оказался если и не вымытым, то по крайней мере отдохнувшим после массажа.
- А теперь - в дом!
Они пробежали друг за дружкой через дворик. Время уже было позднее, тёмное. В тёмной избе пахло почти как в бане, только воздух оказался не такой влажный, конечно, пахло только что сготовленной едой, пахло сухими травами и молоком.
Женщина молча указала на лавку, человек сел, за ним села женщина. Она не ела. Подперев щёку рукой она смотрела, как ест он, а ел он жадно, хотя глаза его, конечно, оказались гораздо жаднее его желудка: съев немного мяса, тушёного с травами, и попив воды, он почувствовал, что сыт и хочет спать.
- Спасибо. Мне бы прилечь.
- Так я уже постелила! - она указала рукой на лавку, где действительно было постелено, да не просто так, а с кучей самодельных подушек, для мягкости.
- Я... я так рад. Серьёзно. В смысле, меня и раньше кормили, и раньше всё было такое, но...
Человек не мог объяснить, потому что не находил слов, а сказать он хотел, что приятной была баня, сладкой была еда, такой милой была хозяйка и уж спать тут, наверняка, будет особенно мягко. Но он не мог. Возможно потому что не мог вообще, а может быть потому что слишком уж был сонный. Он лёг на лавку, накрылся полотнищем и погрузился в дрёму.
Женщина начала прибирать. Она скинула кости в отдельную ёмкость и вынесла её за порог.
- Спишь ли?
Человек угукнул, потому что не уснул окончательно.
Женщина улыбнулась и продолжила уборку, вытерла со стола, собрала деревянные тарелки.
- Спишь ли, дружочек?
- Не сплю, живу...
Она успела закинуть дров в печку и закрыть её заслонкой, и даже надраить тарелки и котлы, полностью закончив уборку, даже сдвинуть стол в сторонку успела, прежде чем на её вопрос:
- А теперь спишь? - человек не ответил
Она подошла к нему и посмотрела. Покачала головой, недовольная, чмокнула губами, провела по ним языком и мягко, неощущаемо поцеловала человека сначала в лоб, а потом в губы.
Её удовлетворило почувствованное
Поэтому она отошла к печке и достала из-за неё кривой, старый кинжал.
Подошла к человеку. Примерилась. Ударила его кинжалом в грудь. Прямо в сердце.
Как только горячая кровь капнула на пол избушки, та затряслась и задрожала, затрещало дерево, что-то вокруг ухнуло и гукнуло, застучали друг о друга тарелки и избушка словно бы выросла вверх, но ненамного. Потому что на самом деле она не выросла, а просто распрямила ноги, тощие, костлявые, куриные.
Женщина, достав из-за печки теперь уже топор, начала разделывать человека.
На этом его история закончилась.
Три-точка-один: когда человек ушёл из дома, целиком и полностью про его отца
Человек скрылся за воротами, а его отец остался дома, не зная, что сын его уйдёт далеко-далеко и в конце концов будет убит хозяйкой дома стоящего на куриных ногах.
Отца человека ждала совсем другая жизнь. По крайней мере в моменты, пока он был предоставлен самому себе.
Он спокойно жил, спокойно ел, спокойно спал. Он очень быстро понял, что еда в его животе не переваривается, а значит, если он продолжит есть - то брюхо его раздуется совсем до неприличных размеров, поэтому он раз за разом вскрывал его, доставал оттуда съеденное, зашивал себе живот и ел по второму разу. Жизнь его шла спокойно и размеренно. По крайней мере в те моменты, когда он этого хотел, и даже постоянный плач продавщицы отцу человека уже не мешал, о, нет, он научился относиться к нему так, как относятся к вою сильного ветра. Отец человека жил совсем один, и его это устраивало.
В один день у него был на обед ковер. Ковер, под собственным отцовым желудочным соком, уже столько неоднократно съеденный, что сырым его считать было решительно нельзя, поэтому это была какая-то экзотическая готовка, крайне необычный рецепт, в котором отец человека находил свою прелесть. Огромный кусок старого ковра он положил на лучшей тарелке, которую смог найти: овальной, сервировал его посыпкой из гнилой земли, старым высохшим сеном и водой из прозрачной бутылки с крестом, откуда-то такая нашлась, вот бывает же? К такому мероприятию нужно и одеваться соответствующе, поэтому, найдя один из своих лучших костюмов, отец человека был именно в нём: несколько широкие серые брюки, такой же серый пиджак, белая рубашка и старый солдатский ремень, потому что иного не нашлось.