Отец человека взял стакан с бурбоном и посмотрел в потолок.
- И правда. Очень много звёзд... А я хотел бы забыть.
Господи, как же ты невыносимо прекрасна.
- Забыть меня? - она рассмеялась и тряхнула длинными светлыми волосами
- Да.
Он больше не мог ничего сказать, а она не хотела ничего говорить, и звучала вокруг них музыка про то, что вокруг много песен, и мечтаний, и, самое главное, звёзд.
Отец человека думал о том, что его жена, давно убитая им, сидящая напротив него, великолепна, идеальна, очень красива, восхитительна...
- Я прошу, хватит.
- Я бы всё равно хотел забыть тебя.
- Я это понимаю... я плохая, да?
- Ты не плохая, просто я...
- Но я же плохая.
Музыка звучала и звучала. Люди вокруг разговаривали о своём. Официанты носились туда и сюда с закусками и выпивкой.
Отец человека и его жена сидели и молчали.
- Ты не плохая. - в конце концов сказал он ей.
Она улыбнулась, показывая, что не верит, но понимает, и резко сменила тему.
- Как он?
- Он ушёл в город... - отец человека улыбнулся. - Знаешь, а ведь он тоже не плохой.
- Даже несмотря на то, что убил тебя?
Отец человека вздохнул и ответил:
- Я этого заслуживал.
Она кивнула в ответ.
- Этим мы с тобой и отличались... Мы же почти одинаковые были, милый. Но ты понял, что ты плохой и всего этого заслуживаешь. А я - нет...
Не думай о том, как убил её, дурак, что ты, что ты, что ты
- И правильно, не думай. Лучше подумай о чём-нибудь хорошем?
И сразу же в памяти его всплыло многое, кроме её светлых волос. Отец человека вспомнил их первую встречу. Университет. Её простое, но изящное платье, её всё такие же светлые, но тогда короткие, волосы, её худобу, её запах (духи с названием цвета столицы), её вес на его руках.
- А ты меня действительно любил?
- Я тебя и сейчас люблю.
- Но говорил, что не любишь.
- Это очень трудно - любить тебя.
Теперь это были не только волосы. Она сидела напротив такая же, как в момент их первой встречи, молодая и ещё более прекрасная, и отец человека понял, что сам стал моложе, под стать ей.
Воображаемый сам себе отец человека воображаемо закрыл воображаемые самому себе глаза и вспомнил.
К тому моменту он успел убить неведомое множество кошек, собак и троих женщин. Не то, чтобы очень много, и не то, чтобы именно специально женщин, просто ненавидел их отец человека больше, чем мужчин.
Он стоял в универси... Хотя зачем?
Он не захотел представлять себе момент таким, каким он был на самом деле. Воспоминания - как солнечные лучи, делай с ними, что хочешь. Поэтому встретились они не в университете, в первый день, на знакомстве группы.
Это был парк. Или даже открытый космос. Вокруг звучала босанова. Она шла в лёгком платье, а музыка обволакивала её, подчёркивала её божественность. Из её глаз светила пронизывающими лучами взорвавшаяся Бетельгейзе. А губы, немного бледные, возбуждали, когда она улыбалась, и ещё больше возбуждали, когда она была серьёзна.
В первый раз в своей жизни отец человека почувствовал к женщине что-то ещё, кроме всепоглощающих презрения и ненависти. А она сама, объект этого "чего-то ещё", посмотрела на него лучами взорвавшейся сверхновой из глаз и сказала:
- Почему вы так на меня смотрите?
Он не нашёлся с ответом.
Она, не дождавшись, в ответ улыбнулась, пожала плечами, и пошла было мимо, но тут он спохватился, догнал её и, краснея, бледнея, смущаясь, спросил её имя и телефон... Вокруг был цветущий луг или прекрасный зимний лес. А ещё звучала босанова.
Воображаемый сам себе отец человека воображаемо открыл воображаемые самому себе глаза.
Она всё так же сидела напротив и всё так же пела со сцены, но, конечно, она сидела напротив, смотря на него, улыбаясь.
- Это было очень мило. И зачем тебе это забывать?
- Я... я тебя убил.
- Что за глупости!
Она нахмурилась, отпила из стакана, резко протянула руку через стол и взяла его за указательный палец.
- Дурачок. Это я плохая. Я.
- Ты не плохая. - хмуро и упрямо ответил отец человека
- Дурачок, какой же ты дурачок.
И столько пронеслось в памяти отца человека эпизодов, столько хорошего и плохого, столько всего, что он не выдержал и заплакал. Ещё и музыка. Босанова. Его и её музыка. Отец человека не мог сдержать слёз, они капали на тарелку в стакан.
Его жена сразу же встала со стула, подошла к нему, обняла и прижала его голову к своей груди.
- Что ты, что ты... - зашептала она. - Что ты, я понимаю, не надо...
- Почему я должен тебя терять? Почему я не могу тебя забыть?
- Успокойся, хороший мой, успокойся, всё в порядке...
Он пару минут не мог ничего сделать, слёзы просто лились. Потом перестали. Конечно. Никто не обращал внимания.
А она понимала. Она всегда понимала.
- Мужчины. Всегда-то вы более эмоциональны. Какой же ты у меня хрупкий.
Она хотела отойти и снова сесть, но он схватил её за руку.
- Танцевать. Уже рассвет. Рассвет уже. Давай потанцуем.
- Потанцуем? Но... я же пою!
- Вот и пой.
Отец человека вытащил свою жену на середину зала и прижал её к себе. Сперва они неловко закружились , но потом это стало настоящим танцем.
Теперь уже она прижала лицо к его груди. Но слёз он не ощутил. Когда она посмотрела ему в глаза, он увидел, что она улыбается.
- Ты сказал, рассвет близко?
- Да.
- Рассвет полон мечтаний. Их очень много.
- И одна из них наша.
Она помолчала, а потом заговорила опять:
- Рассвет. Но все звёзды всё равно видно. И у каждой, я уверена есть мечта.
- Так много звёзд... Как же много звёзд.
- А песня? У каждой звезды есть песня, ведь правда?
- Ветер. Ветер полон песен. И одна из них наша, любимая.
- Так много звёзд и так много песен... у каждой есть мечта.
- А ведь вокруг так много звёзд.
- Так много звёзд.
Она встала на цыпочки потянулась к нему, чтобы поцеловать его. Прекрасная. Идеальная. Невыразимо, неописуемо, нет-таких-слов-чтобы-это-сказать-красивая.
И, хотя реальная раньше, но теперь воображаемая.
Воображаемая.
Отец человека открыл глаза.
Он увидел тарелку с куском ковра, посыпанным гнилой землёй и старым сеном.
Он увидел стены дома. Из окна он увидел кусок затянутого серыми облаками неба и светящую даже днём фиолетовую луну.
А вот своей жены, любимой жены он не увидел.
Пальцами правой руки отец человека прикоснулся к своему лицу и подушечками почувствовал невысохшие дорожки слёз.
Подскочив и дико заорав, он подхватил тарелку и швырнул её в стену. Он схватил стол и рванул его на себя, а потом тоже швырнул в стену. Он забегал по дому, крича, вереща, визжа, как маленький ребёнок, внезапно осознавший, что смертен, пытаясь хоть как-нибудь выбить из головы эти опять нахлынувшие воспоминания о ней, о ней, о ней, о той, кого рядом с ним не было, кто... бросила его.
Крик не принёс покоя. Вся злость так и осталась в отце человека. Глухо, но как-то отстранённо рыча, он вернулся в кухню, пригладил волосы, и начал рыться в шкафчике с кухонными принадлежностями. Быстро нашёл нож. Попробовал пальцем, острый ли? Острый.
Отец человека оделся и вышел из дома. Его переполняла ненависть. Он пошёл в направлении железной дороги. Наверняка кого-нибудь на ней можно поймать.