— Видите его?!
Никто не мог видеть человека, который был слишком далеко, недоступный даже взгляду Герберта, но он всё равно указал, и люди всё равно ответили:
— Да–а–а-а! Да–а–а-а–а–а-а–а–аха–ах–аха–ах-аха!!!
— Так за ним! За ни–и–и-и-м!
— За ни–и–и-и-м!
Герберт побежал назад, сначала по земле, а потом по головам и плечам людей, и мэрия, к моменту, как он добежал до неё, уже опустилась вниз, и перестроилась, составив лестницу, по которой Герберт вбежал наверх.
Он удобно устроился на кресле, а стены вокруг него сошлись, но уже в другой форме, чем раньше. Мэрия теперь не торчала как кривой клык, став своеобразным подобием пирамиды.
Ни Герберт, ни люди не заметили, как красной молнией внизу промчался Турбо Райдер на своей машине. Ему не нужно было даже глядеть в зеркало заднего вида, чтобы понять, что происходит.
Турбо Райдер улыбнулся — во даёт!
Прибавив газу, он вырвался вперёд и встал перед городом так, чтобы поднимаемые его машиной клубы пыли прикрыли открытые ворота. Город замедлил ход, пусть и немного, так, что Герберт даже этого не заметил, но, всё–таки, город шёл медленнее.
И когда уже невозможно было скрывать, Турбо Райдер вдавил педаль в пол и доехал до человека, чтобы рассказать ему то, что увидел.
— Вот так, — сказал он и большим пальцем правой руки стёр с зеркальной поверхности очков пылинку. — Я думаю, что если ты поторопишься, то уже скоро придёшь домой. И, может, даже успеешь отдохнуть, перед тем, как туда дойдёт город.
— А ты? — спросил в ответ человек. — Может быть, ты меня довезёшь? Я не могу идти быстро из–за тебя! Это ты отбил мне ногу!
— Что? Ох–хо–хо! — хохотнул Турбо Райдер и потряс указательным пальцам в воздухе. — Ты же сам отказался, помнишь?
Снова расхохотавшись, на сей раз издевательски, Турбо Райдер прыгнул в машину, и человек не успел ничего сделать, как его обдало пылью, кусочками земли, и машина умчалась вдаль, где и растворилась в серых клубах.
— Мудак.
Человек сплюнул на землю, потёр ногу и двинулся вперёд. К тому же, ему уже начало казаться, что он в самом деле видит впереди железнодорожную платформу.
Всё это время отец внимательно слушал рассказ человека и ни разу его не прерывал. Лишь под конец он задумчиво произнёс:
— Вот оно, значит, как. И ты не придумал ничего лучше, чем привести сумасшедшего вместе с его подручными сюда?
— Что ещё мне оставалось? — нервно ответил человек, постукивая пальцами по подоконнику — Я не знал, куда ещё бежать. А тут дом. И ты.
— «И я»? — переспросил отец. — Что ты имеешь в виду?
Человек замялся.
Просто так сказать, что он надеялся, что отец ему поможет, он не мог, тогда как тот смотрел на него немного грустно, но с какой–то хитринкой.
— Так что же?
Человек всё ещё не отвечал.
Отец человека вздохнул и посмотрел в окно снова.
Город приближался, топанье становилось громче.
Отец человека, сунув руку за спину, нащупал там нож. Ещё минуту назад его там не было, но, вот, он просто стал нужен.
— Смотри… — лезвие поблёскивало, острое, казалось, способное резать лучи, но кое–где присохли куски старой крови. — Когда тебя не было — я выходил как–то раз погулять, убил двоих. Там ещё девочка была… — отец человека хмыкнул, глядя, как вытянулось лицо сына. — Я с ней ничего не делал. Спасти тоже не успел, впрочем, от этих двоих… А после думал долго о Кате.
— Даже и не смей…
— Иначе что?
Человек спиной навалился на подоконник. Сердце его застучало быстрее. Сзади, в поясницу, ткнулась ручка молотка.
— Я долго думал о том, что было у нас с ней, почему она умерла… знаешь, — отец человека направил нож на сына. — Я думал, что всё это из–за тебя было, из–за тебя она умерла.
Выдавливая слова, словно прожёванное, через зубы, человек с трудом произнёс:
— Ты её убил!…
— Конечно, ведь ты же не знаешь, — ответил его отец спокойно, сжав ладонь на рукояти ножа до побеления пальцев. — Я же тебе не рассказывал. Говоря, что убил её, я не имел в виду, что буквально сделал это. Она повесилась, после того, как мы убили в последний раз.
— Врё–ё–ошь!
Человек рванулся с места. Выдернул молоток из–за ремня, кинулся на отца, но тот просто стоял и ничего не делал, и у человека не поднялась рука его ударить.
— Мы с ней правда очень любили друг друга, — сказал отец, склонив голову вниз и не глядя на сына, стоящего перед ним с молотком. — Если любовь — это болезнь, то мы заболели оба. Убивали оба. Наверное, это было плохо…
Он помолчал, слыша тяжёлое дыхание сына, а потом продолжил, мельком посмотрев на приближающийся город:
— А потом появился ты. И это было хорошо, я был готов любить тебя, я думал, что всё будет так же, но… — Отец покачал головой и улыбнулся, внезапно и пронзительно посмотрев на сына. — Я думал, что Катя сбежала, струсила. Но она поняла, она просто поняла, кем мы были всё это время, и она не нашла выхода. Она поняла, что даже с нашей любовью в её жизни было слишком много мрака. А ты принёс в нашу жизнь что–то хорошее. И этого хорошего оказалось так много, что она не смогла. Это не твоя вина, сынок, — сказал он. — И не моя вина, хотя мне хочется так считать. И не её. Просто… просто иногда бывает так. Именно так. Сложно. Ничьей вины тут нет. Возможно, Катя просто не смогла понять, что всегда можно повернуть к лучшему, стать лучше. Всегда. Всегда можно вовремя остановиться.