После майского переворота, когда к власти пришла армия, а потом Народно-республиканская партия, были предприняты известные попытки ограничить свободу действий религиозных фанатиков. Этим широко воспользовалась Партия справедливости, которая в своей предвыборной пропаганде давно сыграла на религиозных чувствах крестьян и той части буржуазии, которая верна мусульманским традициям. И такая пропаганда принесла свои плоды: на выборах в октябре 1965 года Партия справедливости одержала победу.
После этого «оттепель» в области религии пошла полным ходом. Начали даже раздаваться требования, чтобы Ая Софья из музея снова была превращена в мечеть. За это высказался государственный министр Сезгии, выступая на пресс-конференции в 1966 году (правда, он не стал проводить такого мероприятия в жизнь, поскольку множились протесты против такого шага и в Турции и за границей). Глава анкарских архитекторов Пикая, выступая на одной из пресс-конференций, осудил кампанию за превращение Ая Софьи в мечеть; при этом он напомнил, что с 1950 по 1965 год в Турции было построено 17 тысяч новых мечетей и на это было истрачено четыре миллиарда турецких лир, на которые, по словам Инкая, можно было построить сорок тысяч школ, то есть по одной школе в сорока тысячах деревень. В 1966–1967 годах в печати то и дело появлялись сообщения о нарушении основ лаицизма; писали, например, о существовании небольших тайных мечетей в некоторых министерствах, о том, что в одном крупном столичном магазине в мечеть переделали… туалет, о том, что даже в меджлисе есть специальная комната, в которой молятся депутаты и сенаторы от всех партий, кроме депутатов от Рабочей партии Турции. Настоящую бурю протеста вызвала речь премьера в начале 1966 года на торжествах в связи с окончанием рамазана[16], в которой он то и дело обращался к всемогущему аллаху. Как писал потом известный турецкий журналист и сенатор Надир Нади, речь премьер-министра «напоминала скорее проповедь деревенского муллы, а не светского государственного деятеля, который воспитан в традициях кемализма». С протестом против этой речи выступили тогда 62 профессора и научных работника факультета политических наук Анкарского университета.
Естественно, что такое поощрительное отношение к религии «наверху» немедленно вызвало ответную реакцию «внизу». Подняли голос безграмотные ханжи. В первые годы правления Партии справедливости можно было услышать муфтия из Кадырлы, который торжественно провозглашал, что земля не круглая и что не надо верить учителям, которые это утверждают. Выросло число паломников в Мекку, хотя врачи настойчиво предупреждали, что это грозит Турции распространением холеры. Стали вновь поднимать голову нурджисты, во всеуслышание заявляя о себе как о врагах лаицизма, и все большее число членов этой секты приговаривалось к тюремному заключению. Председатель Апелляционного суда Октем в присутствии премьера в 1966 году заявил, что светское судопроизводство будет со всей решительностью пресекать любые поползновения на основы лаицизма. Против оживления религиозной активности в стране выступила и армия. Председатель Совета по безопасности генерал Ульгенальп в апреле 1966 года весьма твердо выступил против религиозных элементов. «Подобно тому, — оказал он, — как бородатые козы портят лес, так и фанатики с козлиными бородками уничтожают основы кемализма». Конечно, высказывания генералов в защиту лаицизма еще не означают, что они являются сторонниками прогресса, хотя отношение к лаицизму — это в известной мере «лакмусовая бумажка» прогресса.
Позиция армии в этом вопросе была тем фактором, который убедил Демиреля несколько урезать свободу действий религиозных элементов. В частности, был снят с занимаемой должности Ибрагим Эльмали, который, в нарушение конституции, высказался за возвращение к теократическому государству; кроме того, он скомпрометировал себя связями с сектой нурджистов и нападками на шиитов. Снятие Эльмали привело в ярость приверженцев ислама: они стали выговаривать Демирелю, что он якобы связан с масонами. «Мы не позволим ему вмешиваться в дела религии, даже если он и сидит на «белом коне», — пригрозил один из членов Федерации религиозных деятелей (она была основана в 1964 году и насчитывает около шестидесяти тысяч членов), выступая на съезде Федерации в конце 1966 года. Но Демирель не поддался угрозам: он понимал, что подобные нападки все равно не помешают его партии считаться «мусульманской партией» среди избирателей, особенно в деревнях. А именно это является, в Турции залогом популярности.
Произошли ли какие-нибудь изменения в отношении людей к религии? Очень и очень незначительные, если иметь в виду деревню и провинцию. Если же говорить о молодом поколении интеллигенции, о чиновниках, о некоторой части буржуазии, об армии? Я сошлюсь на данные опроса, которые приводят в своей книге о Турции два американских автора; этот опрос они проводили в 1959 году в городских лицеях. Конечно, к ответам учащихся надо подходить с известной поправкой, поскольку тогда был период глубокого бунта молодежи против Мендереса и с тех пор настроение могло измениться.
Отвечая на вопрос о том, каким бы дисциплинам они стали обучать своих детей, если бы сами были родителями, только два процента опрошенных назвали религию среди школьных предметов. На вопрос о том, какая профессия могла бы принести им удовлетворение, за религию высказалось около семи процентов. Менее одного процента опрошенных признают за религией авторитет. Около трех процентов учащихся назвали духовное лицо фигурой, которая их больше всего восхищает. И даже на вопрос о том, чтобы они сделали, если бы на них обрушилось несчастье, только полтора процента ответили, что обратились бы за помощью к аллаху.
Эти ответы не могут вызвать удивления, если знать о культе Кемаля, в котором воспитываются учащиеся в школах. Я знакомилась со школьными программами для разных классов, и во всех биография «отца турок» значилась главным предметом. Я присутствовала на молодежных парадах, на которых молодежь несла транспаранты с надписью: «Ататюрк, мы идем по твоим следам». Мне думается, что не так-то просто заставить молодежь следовать по пути творца современной Турции, отрицая при этом его основные реформы.
Конечно, в данном случае речь идет лишь об узкой прослойке образованной молодежи, а не о массе турецкой молодежи, для которой не произошло никаких перемен, и отрицать такое положение было бы политической ошибкой. С этими фактами вынуждены даже считаться лидеры Рабочей партии Турции, за которую не случайно голосовали представители интеллигенции. Учитывая опыт «арабского» социализма, некоторые деятели Рабочей партии Турции стали заявлять, что в исламе заключены известные позитивные идеи и что поэтому не надо сбрасывать со счетов тех, кто искренне верен исламу. Так, например, известный турецкий журналист и депутат Четин Алтай в своих статьях развивал тезис о том, что обращение неграмотных масс к Корану является с их стороны стихийной формой протеста против навязываемого им буржуазией западного образа жизни… Следовательно, было бы ошибкой считать их всех реакционерами. Вот почему на съезде Рабочей партии Турции в ноябре 1966 года подвергся критике поверхностный подход к вопросам религии и подчеркивалось, что и среди духовных лиц есть люди, придерживающиеся прогрессивных, антифеодальных и антиамериканских взглядов.
Вопрос о лаицизме в Турции является вопросом чрезвычайно сложным и острым. Даже в кругах интеллигенции, воспитанной в традициях кемализма, надо считаться с давлением традиций. Я, наверное, никогда не забуду слова офицера, отказавшегося во время рамазана закурить сигарету: «Мне-то все равно, но горе на мою голову, если мои родные почувствуют у меня запах табака…»
ЭТАТИЗМ