В основе ее лежит действительный факт: в одном из районов Восточной Анатолии богатые землевладельцы, дабы поднять цены на хлеб, травили пшеницу, чтобы ее нельзя было употреблять в еду, а можно только пустить на засев. Голодные крестьяне собирали и ели растение (оно называется «кара тохум»), после которого наступает страшная болезнь — паралич ног. Этот факт и послужил для Сермета Чагана фоном для горькой сатиры на политическую жизнь Турции во всех ее проявлениях.
А вот вкратце содержание пьесы: чтобы поднять цены на пшеницу, три Помещика вместе с духовным лицом (он одет в поповскую одежду, чтобы не затронуть религиозных чувств мусульман) уговаривают Шефа издать указ о принудительной сдаче государству пшеницы, пообещав им, что за каждый мешок пшеницы они получат вчетверо больше «кара тохума». А пшеница якобы должна пойти на корм священным рыбам, потому что — о ужас! — на берегу озера был найден обглоданный рыбий хребет. Рыба будто бы сдохла с голоду, уверяют помещики Шефа; нельзя и допустить, чтобы было совершено святотатство и ее просто съели. Такой предрассудок и сейчас бытует в Турции. На востоке Турции, в Урфе, я сама видела такое «священное» озеро, полное карпов, которых подкармливали зерном и которых никто никогда не ловит, потому что это приносит несчастье… А тем временем на сцене происходит продажа девушки — тоже обычное дело в деревне. Юношу, который дает за нее больше других пшеницы, арестовывают и распинают на кресте. Этот потрясающий символ турка, распятого на кресте, становится фоном для дальнейшего развития пьесы, которая идет в одних и тех же декорациях, с одними и теми же действующими лицами. Только три Помещика выступают то в роли судей, которые приговаривают наглеца к… девяноста годам, то полицейских, которые предупреждают, что такая же участь ждет каждого, кто осмелится выступить против Шефа. В следующем эпизоде зритель видит, что всех, в том числе Шефа и духовное лицо, разбил паралич. На помощь прибывают иностранные специалисты, и вот тут-то сатира достигает своей кульминации: сверху на головы падает американская помощь — мешки, из которых вываливаются старые ботинки, зубные щетки и пр. Раздаются голоса: «Эй, остался кто-нибудь живой от этой помощи?» Одновременно на экране высвечивается текст: «Соглашение о помощи», первый пункт которого гласит: «Страна, получающая помощь, обязуется продавать стране, оказывающей помощь, сырье по бросовым ценам».
Следующий эпизод также начинается проекцией на экране: «Когда человек спокойно взглянет на вещи, он способен на все». «Беда на голову Шефу». Голова Шефа, естественно, падает после этого с плеч, а его убийца — бедняк, который съел рыбу, занимает место Шефа. На экране опять надпись «Это революция», а зритель мысленно добавляет: «Это май 1960 года». Новому Шефу сразу начинают льстить все те же три Помещика, которые и его уговаривают не отменять указа о сдаче пшеницы, а чтобы задобрить разбитых параличом, они решают построить «фабрику ног», после чего… из мешка достают уже готовые протезы — часть помощи, которую они себе присвоили. Далее следует эпизод о выборах. Всё те же Помещики, но уже в роли лидеров Политических партий. Один обещает, Что «фабрика ног» будет началом промышленного развития, другой обещает развитие «частной инициативы в деле производства протезов для калек». Но когда ни один из лидеров не получает большинства, то они все образуют коалиционное правительство и осчастливливают граждан искусственными ногами. Всех охватывает радость и… ужас, когда оказывается, что па этих протезах можно только топтаться на месте или пятиться назад. Беспощадная сатира на турецкую действительность закапчивается словами, которые произносит хор: «На этом паше представление кончается, а жизнь дальше продолжается».
Я эту пьесу смотрела буквально за несколько дней перед выборами, когда к власти пришел Демирель…
Дошел ли до крестьян Анатолии смысл этой нелегкой для восприятия пьесы, в которой в иносказательной форме рассказывается о бедах турецкой жизни?
Когда я спросила об этом самого Чагана, он сказал, что в тех районах, где люди ели «кара тохум» и были искалечены параличом, — поняли. В других местах — не все. Но когда после спектакля начинался разговор о пьесе, то зрителям это помогало понять ее содержание, а артистам — чувствовать себя ближе к народу. Как выразился Чаган в одном из своих интервью журналу «Оюн», он хочет «не только учить народ культуре, но и самому учиться у народа».
Естественно, что этот передвижной театр энтузиастов — не единственный в Турции театр. В стране существуют профессиональные театры с прекрасными актерами. Это тем более следует отметить, что история турецкого театра насчитывает не так уж много лет. Ведь до середины XIX века существовали лишь специфические театральные формы, уходящие корнями в степи Средней Азии, откуда турки пришли в Анатолию. Такой театр существовал в трех видах: театр одного актера — народного рассказчика, или театр «меддаха»; «Орта оюну», напоминающий итальянскую «комедиа дель арте», и «Карагёз» — театр теней, берущий начало от китайского театра. Представления «Карагёза», — правда, не в полном виде, — можно увидеть и сейчас во время рамазана. И я была на таком представлении и видела две знаменитые куклы — представителя народной мудрости Карагеза и щеголя Хадживата, умело управляемые за освещенным экраном ловкой рукой Хаяли Кючюка Али, как здесь говорят, последнего «карагёзника». Он также подавал реплики за Карагёза, Хадживата и за всех других кукол (в классическом «Карагёзе» существует около четырехсот кукол). Такое «телевидение», насчитывающее уже многие столетия, всегда было делом одного мастера: он один управлял ими и один за всех разговаривал.
Театр в нашем понимании родился в Турции в середине XIX века. Тогда существовали главным образом армянские труппы, которые играли пьесы европейских авторов. Театральное искусство начало развиваться одновременно с развитием отечественной литературы лишь после установления республики, но подлинного размаха оно достигло в послевоенные годы. Большая заслуга в этом принадлежит известному актеру и режиссеру Мухсину Эртугрулу, который воспитал не одно поколение актеров и о котором все здесь отзываются с большим уважением… Центром театральной жизни остается до сих пор Стамбул, где работает семь муниципальных театров и более десятка частных трупп. Большинство же государственных театров находится в Анкаре, затем в Измире, Адане и Бурсе. После майского переворота наступило известное оживление театральной жизни. Тогда же впервые в истории турецкого театра была создана Координационная комиссия, в ведении которой находятся государственные, муниципальные и частные театры.
Сегодня турецкий театр располагает рядом талантливых актеров… Часть актеров получила образование в консерватории (в Турции консерватории выпускают не только музыкантов, но также балетмейстеров и драматических актеров), часть вышла из актерских семей, она с детства получала образование на театральных подмостках… К таким актерам принадлежит один из известных актеров, Муаммер Караджа, театр которого по манере игры напоминает «Орта оюну»: каждый вечер он по-новому импровизирует на злободневные темы дня. К ним принадлежит также другая известная актриса Гюльриз Сурури. Я видела ее дважды, и оба раза она поразила меня высоким актерским мастерством в роли простых анатолийских крестьянок — играла ли она в пьесе Яшара Кемаля «Жестянка» (о которой много тогда говорилось) или в пьесе «Жертва» (в которой она, как греческая Медея, убивает детей и себя, когда муж приводит в дом молодую жену). «В нашем театре[34] мы играем и будем играть пьесы из жизни народа, заявила актриса в одном из интервью журналу «Ким». — Именно в этом мы видим нашу цель». Кстати говоря, пьеса молодого автора Калёнджу «Жертва» вызвала большие споры. Одни хвалили ее, главным образом, за актерскую игру, другие критиковали за отсутствие в ней реализма; по их мнению, турецкая крестьян ка бывает скорее рада, когда муж приводит в дом молодую жену… Автора упрекали за ассоциации с греческой Медеей и за то, что он ввел в пьесу хор анатолийских крестьянок, наподобие греческого хора.
34
Вместе со своим мужем, актером Энгином Джеззаром, они играют в Стамбуле в собственном театре.