. Акгюл зашла неслышно, с подносом в руках. Опустившись на колени, она поставила на циновку два стаканчика чая и блюдце со сладостями - тоже дань традиции гостеприимства - коль гость в твоем доме изволь предложить чай. Юля вопросительно посмотрела на девочку, не решаясь нарушить звенящую тишину дома своим голосом. Акгюл придвинулась к ней и прошептала: - Не волнуйся, все в порядке. Ты переночуешь у нас. Но надо торопиться - уже пора укладываться спать. - Можно я возьму чай с собой? - также шепотом спросила Юля. Сейчас чаю ей не хотелось, но через пару часов она просто не осмелится попросить его у хозяйки. - Конечно. Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. Стараясь не шуметь они вышли в коридор, в который выходили еще три двери - две справа и одна напротив. Юля в нерешительности остановилась - свет в коридоре не горел и Акгюл она не видела. Зато почувствовала, как кто-то тянет ее за рукав. Оказывается слева была лестница, скрытая от глаз циновкой. Они поднялись наверх и оказались в еще одном, очень узком, коридоре, куда выходили уже четыре двери. На полу лежал толстый ворсистый ковер, заглушающий шаги. Агюл открыла крайнюю справа дверь и взглядом пригласила Юлю зайти. Комнатка была маленькой. Прямо напротив двери стояла кровать под балдахином, справа шкаф и комод из темного дерева, а слева, под окном, - столик из такого же темного дерева и рядом с ним пуфик. Справа от кровати расположилась маленькая тумбочка с ночной лампой. - Хороших снов и доброй ночи! - прошептала Акгюль и исчезла, плотно притворив за собой дверь. Юля и опомниться не успела, как осталась одна посреди комнаты с чаем в руках. Потом вспомнила, что не спросила ни о туалете, ни о ванной. Она поставила на тумбочку стакан и только потом заметила, что на кровати что-то лежит. Лампочка светила тускло - света едва хватало чтобы рассмотреть предметы интерьера, да не споткнуться о выступ кровати. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на кровати лежало платье, просторное и длинное, и полотенце. «Хорошо бы еще ванную найти, чтобы умыться» - подумала Юля и присела на кровать. Спать ей пока не хотелось - времени было что-то около 9 вечера, но в доме, судя по всему, все спали. Она подошла к окну. Оно выходило на улицу, противоположную той, по которой они с Акгюль пришли к дому. Никого. Даже фонари горят через один, а в домах не светится ни одно окно. Все спят. Юля вздохнула - едва она осталась одна на нее снова накинулась тоска и на глаза уже навернулись слезы. Здесь, в чужой комнате, в забытой Богом турецкой деревушке в реальность произошедшего с ней за последний месяц не верилось никак. Завтра вечером она улетает домой. Завтра вечером она снова увидит внимательный взгляд мамы, поедет по улицам своего города и будет с болью смотреть на любимые места, напоминающие ей о том, что было. Погрузившись в свои мысли, Юля и не заметила, как тихонько отворилась дверь. - Юл-а, - прошептал детский голосок. - Акгюл? - спросила Юля, уверенная, что это не может быть никто другой. - Можно мне войти? - спросила девочка (конечно, это была она) - Да-да! Я не сплю. Акгюл осторожно зашла в комнату и, придвинув пуфик к кровати, устроилась рядом с Юлей. - Я так и думала, что ты не спишь, - Юля не видела ее лица, но была уверена, что та улыбается. - Поговорим? - Давай, - ответила Юля, удобно устроившись на кровати. - Только вот скажи сначала, почему ты на людях говоришь на ломаном английском, а когда без свидетелей, то твой английский здорово улучшается? - Понимаешь.. родители не любят иностранцев, хотя они и обеспечивают нам достойное проживание. И не хотят чтобы я хорошо знала язык и свободно говорила с ними. Английский нам нужен чтобы общаться с посетителями в кафе и разговорного уровня для этого вполне достаточно. Есть и еще одна причина. У меня есть старшая сестра... - Акгюл запнулась. - Гюлесен? - спросила Юля - Да, Гюлесен, - девочка смахнула набежавшую слезу. - Раньше она помогала маме. Однажды в кафе заглянул один иностранец. Он заказал много всего и разговорился с Гюлесен, пока она ему подавала еду. Гюлесен влюбилась в него сразу же. Нам, незамужним женщинам, нельзя просто так общаться с мужчинами. Да и замужние без сопровождения мужчины могут говорить только с пожилыми старцами. Иностранец снял номер в гостинице за двадцать километров отсюда и каждый день приезжал в нашу деревню. Завтракал, обедал и ужинал в нашем кафе - ведь иного способа увидеть Гюлесен не было. Он писал ей записки с просьбой о встрече где угодно, только не в кафе, где за Гюлесен всегда присматривала мама. Сестра никогда бы не согласилась встретиться с ним, но хранила эти записочки у себя под кроватью - если бы их нашла мама, Гюлесен строго бы наказали. - Акгюл тяжело вздохнула. - Как это наказали? За что? Это ведь просто записки, - спросила Юля, предугадывая ответ. - За то, что хранила их у себя, за то, что вообще взяла их и за то, что позволила иностранцу их написать, то есть вела себя неподобающе мусульманской девушке. Мама бы заперла ее дома, а через месяц, в наказание, отдала бы замуж за какого-нибудь пожилого соседа третьей или четвертой женой. А если бы узнал отец, мне страшно подумать, что бы он сделал с Гюлесен. - А что было дальше? Записки не нашли? - Нет. Иностранец подкараулил Гюлесен на другом берегу, когда она с отцом ездила в магазин. Гюлесен отошла в женскую уборную, а когда вышла оттуда, увидела иностранца. У них было всего десять минут - отец ждал сестру в лодке. Юл-а, ты знаешь, я никогда не видела ее такой счастливой как в тот день, когда они с отцом вернулись из магазина. Она сидела вот на этой кровати, совсем как ты сейчас, плакала и смеялась. Он предложил ей сбежать из дома и поехать с ним в его страну, говорил, что жить без нее не может. Гюлесен знала, что родители уже договорились с нашими родственниками и ее отдадут замуж за их сына. Все было уже решено. В январе меня должны были на месяц отправить на курсы английского в Стамбул, в закрытую школу для девочек, чтобы я могла заменить Гюлесен в кафе. А в марте должна была состояться свадьба. Моя сестра не роптала - она видела Амета (племянника маминой тети). Он был хорошим и добрым. Но встреча с иностранцем изменила для нее все. И я плакала вместе с ней: от радости и от страха. Моя сестра решила бежать с любимым - когда они с отцом в следующий раз отправятся за продуктами. Так и случилось. Гюлесен попросила отца подождать ее в лодке, пока она посетит уборную. Иностранец уже ждал ее в машине. Я слышала потом, что отец вместе с владельцем магазина обыскивал окрестности, но сестру так и не нашел. Он вернулся один и стал бить мою маму за то, что воспитала дочь, которая их опозорила и меня - за то, что покрывала сестру. Мама плакала, заслоняла меня, говорила, что я ничего не знала, - Девочка залилась краской и опустила голову. - Тебе было страшно, милая Акгюл? - спросила Юля, обняв девочку за плечи. - Нет, Юл-а, мне было не страшно, - подняла голову Акгюл. - Я радовалась за сестру - она была вместе с любимым. И это плохо, я знаю. Наша семья была опозорена и смыть позор можно было бы только наказанием. Но сестру не нашли. С тех пор мама следит за мной еще строже. - А как твоя сестра? Вы что-то знаете о ней? Как у нее сложилось на чужбине? - Юля сама не замечала, как стала говорить теми же выражениями, что и турчаночка, сидящая у ее ног. - Отец проклял ее и сказал, что теперь у него только одна дочь. Мама сказала, что если Гюлесен приедет, то она ее на порог не пустит. Сестра написала всего два письма после своего исчезновения. В первом она просила родителей и меня простить ее за безнравственный поступок, а во втором... - расплакалась Акгюл. - Что, что было во втором письме, Акгюл? - Не знаю. Его передала маме родственница, которая получила его от своего соседа, Гюлесен никогда бы не осмелилась писать напрямую нам. Мама сказала, что ей нужны деньги, что она попала в какую-то беду. - И что сделала твоя мама? - Ничего. Юл-а, она ничего не может сделать. Все деньги в нашей семье хранятся у отца, он ими и распоряжается. И он никогда не даст денег моей сестре. Однажды мама сказала ему, что Гюлесен просит прощения, он ответил, что не знает, кто это. - Господи, средневековье какое-то, - вырвалось у Юли. - Нет, милая. Это наша жизнь, мы живем в крохотной деревушке, пусть даже до Стамбула и рукой подать. Там, в больших городах, все по-другому. А у нас уклад такой, какой был сто, двести лет назад; что-то меняется, конечно, но не так быстро. - И ты не знаешь, что с твоей сестрой? - Племянница владельца магазина, в котором мы покупаем продукты, сказала, что Гюлесен в Стамбуле работает в каком-то центре, присматривает за детьми. - Так она не уехала с иностранцем? - Нет. Он вернулся в свою страну, чтобы все подготовить для ее приезда сестры. И больше не появлялся. - И теперь ей нужны деньги? - Да, ей не к кому обратиться, иначе она бы не писала нам. Я хочу попробовать поговорить с Шафаком, может он сжалится и даст мне немного, он хороший. - Шафак? А кто это? - Мой жених, - покраснела Акгюл. - Твой жених?? А ну-ка расскажи мне о нем, - потребовала смеясь Юля. - Его родители погибли в автокатастрофе и воспитывал его дед по отцовской линии. Через два месяца Шафак заканчивает учебу в Стамбуле и станет полноправным владельцем кафе и магазина на том берегу. Как только это произойдет, мы поженимся. - Ты любишь его, Акгюл? - Знаешь, Юл-а, Шафак очень хороший. Я обязательно полюблю его, ведь жена должна любить своего мужа. И я не смогу пойти против воли род