— Ты же знаешь… — начал опять Мустафа Гнилой.
— До конца месяца отсеяться нужно, — подхватил Рюзгяр, — а потом, что сей, что не сей…
— Это меня не касается. У меня свое хозяйство, свой расчет. Я вам не помеха — хоть в августе сейте.
— Опоздаем с севом — не родит земля!
— А мне что? Это ваша забота.
— Скажи, когда же ты дашь ответ?
— Через месяц. — Мастан еще подумал. — Ровно через месяц. — Вот так! Будьте здоровы!
Крестьяне еще потоптались, переглянулись.
— Дал бы сегодня — молиться на тебя будем.
— Деньги счет любят. Они в поле не растут. Подсчитаю, прикину, если получится — дам. Ясно?
Крестьяне ругали Мастана последними словами. Оставалось одно: подтянуть потуже пояса и доставать из закромов зерно, оставленное на прокорм.
— Как-нибудь не умрем с голоду.
— Аллах взял, аллах и даст.
— Аллах милостив!
— Много ли нам надо?
— Аллах велик!
— До сих пор у нас никто с голоду не помер…
Между тем погода совсем испортилась. Последние сроки сева были на исходе. Умываясь кровавыми слезами, вытаскивали крестьяне из амбаров остатки пшеницы и везли на поле. Нелегко отнимать у малых детей последний кусок хлеба, да делать нечего.
— Никто не поддержит бедняка. Ну и времена настали!
— Конец света настал!
— Пошатнулась под нами земля. Спасения не жди!
— Кто думал, что доживем до такого?
— Помилуй, аллах!
— Помрем голодной смертью.
— Впереди лютая зима, что делать?
— О аллах!..
Ударили первые морозы.
Потрескивают в закопченных очагах сосновые поленья, тянутся к огню дрожащие руки. Тяжелая тишина придавила Караахметли, придавила весь Кесикбель. Смотрит на крестьян своими страшными глазами новая беда.
Брошены в землю последние зерна, съедена в тусклых мисках последняя тархана. Осталось жить только надеждой, да не на завтрашний день, а на далекое будущее. Кто мешок посеял, кто полмешка. Невелик урожай будет: когда же, когда затянутся их раны, разогнутся спины? Печальные дни настали для Кесикбеля. «А-ах!», «О-ох!» — стонет Кесикбель. Сидят крестьяне по домам — каждый со своей бедою — одинокие, беспомощные, словно в лесу заблудились.
Как ни подсчитывай, после нового урожая тоже особенно не разойдешься. Полмешка посеял — соберешь мешка три, с целого мешка — около пяти наберется. Разве на этом хозяйство поправить? Отчаяние черной тучей нависло над крестьянскими головами, заслоняя солнце, одевая в траур весь мир.
Окончился срок, назначенный Мастаном. Опять какая-то надежда забрезжила. Собравшись, караахметлийцы робко направились к нему. Тот встретил их, как всегда, улыбаясь.
— Скоро из Измира мне привезут денег. Вот тогда и приходите! — И захлопнул дверь у них перед носом.
Стоят молчат крестьяне. Вздыхают, чуть не всхлипывают. Но нельзя давать волю закипающим слезам. Нужно держаться!
Из Измира, говорит, привезут деньги!.. А когда — даже не сказал. Да теперь уж все равно. Погибает Караахметли, погибает Кесикбель. Без хлеба, без денег. Кажется, и ждать уже от жизни нечего, а люди все еще ждут по привычке. Вдруг свершится какое-нибудь чудо! Какое? Бедное воображение голодных людей не в силах и этого представить.
Раньше была хоть слабая надежда у Мастана призанять. «Может быть… Может быть…» — как свежий ветерок, перелетало из уст в уста, проникало в сердца, согревало людей в непогоду. Теперь все рухнуло, померк последний огонек впереди. Самые отъявленные фантазеры, оптимисты и те примолкли. За зимой придет весна, а там опять зима… Проклятое, безнадежное положение! Кто протянет руку, кто поможет? Зайди к любому соседу — ни у кого миски тарханы, горсти пшеницы не найдется, все амбары пусты, все кувшины перевернуты вверх дном. Словно смерч налетел и повымел все из домов.
— Что же делать?
— Пойти в город на заработки?
— Найдется ли там работа?
— Поищем.
— Всех нас город не прокормит…
Кому-то в голову пришло промышлять дровами. Дело, правда, нелегкое, но ведь крестьянам к труду не привыкать. Вот только разрешения на это не дают. На всех дорогах выставлены охранники. Поймает тебя лесничий с двумя хворостинами на осле — отберет и хворост и осла.
— Надо с Джевдетом посоветоваться. Он что-нибудь придумает, — заговорили крестьяне.
От Джевдета многое зависит. Он служит чиновником, заправляет в Кесикбеле всеми делами по защите лесов. Ума у него хоть отбавляй. И пошутить любит. Шутит, правда, по-своему. Больного в гору заставит бежать — лишь бы позабавиться. Разъезжая по своим делам, он иногда заглядывал в Караахметли — отдохнуть, выпить чаю.
Во вторник он появился у Мусы в кофейне. Крестьяне сразу окружили его, с надеждой и подобострастием глядя ему в лицо.
— Здравствуй, Джевдет-бей!
— Здравствуйте!
— Муса! Чаю для Джевдет-бея.
У Джевдет-бея глаз наметанный. Раз крестьяне его чуть ли не на руках готовы носить — значит, есть причина.
— Х-е-е! Выкладывайте, что у вас случилось.
— Да так…
— Ну-ну! Выкладывайте все! Нечего прятать бобы под языком!
— Большое у нас горе. Узнаешь — заплачешь. Жареная курица меньше горя видела…
— Что ж такое?
— Пшеницы нашей даже на семена не хватило. Посеяли все, что было…
— Это хорошо.
— Теперь голодаем, друг ты мой.
— Это плохо.
— Ясно, плохо. Хотим у тебя совета просить.
— Спрашивайте, коли могу помочь.
— Достань нам разрешение на дрова, а там уж мы выкрутимся.
— Никак нельзя. Прошли те денечки. Сейчас за каждую палочку, за каждую веточку в лесу — смертная казнь.
— Послушай, дорогой. Нет такого дела, которое тебе не по плечу. Стоит тебе только захотеть…
— Прошли те денечки…
— У нас еды и на день не хватит… Войди в наше положение…
— Будь моя воля, всем бы вам разрешение дал. Я постараюсь для вас, клянусь аллахом, но что получится — сказать не могу. И надо мной начальство есть. Это раньше легко было.
Крестьяне молча переглянулись — неужели и тут ничего не выйдет?
— Ну одну-две бумажки достанешь? Мы бы по очереди…
Джевдет отрицательно качал головой. И вдруг встрепенулся, словно его осенило.
— Да вы бы попробовали, как в Ириме!
— А что там делают?
— Черепах ловят, дармовые денежки гребут.
— Кому нужны эти черепахи?
— О-хо! Ну и невежи вы! Да итальянцы за пару дают две с половиной лиры, ничего-то вы не знаете!
— Да ну?
— Сколько наловите — все заберут. Надо только ловить, не лениться. Спите вы тут, я смотрю.
— А что итальянцы делают с черепахами?
— Едят, что ж еще.
— Ну и ну!..
— Они и улиток едят, не только черепах.
— Я тоже слышал про это, — сказал кто-то из крестьян. — Правда это, значит.
Люди зашевелились, загалдели.
— Эх, велик аллах! Одну дверь закроет — другую отопрет. Аллах не пройдет мимо голодного.
— Ну ладно! Мы тоже будем ловить черепах.
— Чего проще!
— Благослови, аллах, кошельки гяуров-итальянцев!
— Как начнут брать у нас черепах, так эти кошельки живо опустеют, хоть просо в них сыпь!
— Люди добрые, разве стоит пара черепах две с половиной лиры?
— Кругом этих черепах полно!
— В день придется не меньше десятка на брата!..
— Считайте, что вы разбогатели, — улыбался Джевдет.
— Да благословит тебя аллах, Джевдет-эфенди!
— Клянемся, не забудем твою помощь.
— То-то! Помните, кто вас надоумил, — сказал Джевдет, уходя.
— Да сопутствует тебе удача во всех делах!
В деревне началась оживленная подготовка к новому промыслу. Все воспрянули духом. Даже если каждый будет ловить в день по две черепахи, и то можно жить припеваючи. В тот вечер только о черепахах и говорили; каждый старался вспомнить, где видел их в последний раз.
— На горе Карынджалы их много.
— А на речке Кесен? Там они кишмя кишат.