Мы рассуждали так: в русских сказках (и по-русски вообще), положим, не говорят: «в один из дней». Но ведь это стилистически необычное для нас сочетание с точки зрения грамматики русского языка выражено правильно и для нас материально понятно. А если так, то мы должны брать именно его, поскольку оно выражено по-русски грамматически правильно и стилистически передает турецкий оригинал. Или еще пример. Нет ничего легче, чем заменить слова «было — не было» словами «жили-были», и тогда все возражения умолкнут. Но ведь тогда турецкая сказка по стилю совпадет с русской, а этого-то никак нельзя допускать, кроме тех, разумеется, моментов, где такое совпадение объективно существует.
Мы, конечно, отказались от того, чтобы при переводе турецких сказок пользоваться только тем лексическим запасом, к которому прибегают русские сказки. Но, с другой стороны, мы считали бы неправильным черпать из русского литературного языка такие слова и термины, которые по своей специфике явно не подходят для фольклора, носят характер модернизмов и т. д. Поэтому русской литературной лексикой мы могли пользоваться с довольно большим ограничением. Это соображение, в частности, побудило нас отказаться от употребления слова «юноша», которым удобно было бы обозначать героя сказок с точки зрения единства термина. Тем не менее мы считали, что слово «юноша» типично не для русского фольклора, а для старинных хроник и повестей, и в старом народном быту не употреблялось. Но этой позицией мы создали себе затруднения, обратившись к синонимам: парень, молодец и йигит (джигит) [28], из которых последнее является словарным новшеством, имеющим, однако, некоторую «зацепку» в распространенном слове «джигит», а первые два имеют специфический и довольно узкий круг употребления. Мы вышли из положения так: переводим «парень» там, где этот последний изображен в бытовом плане при благодушном и сочувственном отношении рассказчика, и «молодец» — там, где сказка строится в эпическом плане.
Не менее серьезной была опасность «руссифицировать» сказку, пользуясь русской фольклорной лексикой и тем самым затушевывая бытовые реалии старой мусульманской Турции Поэтому мы переводим: падишах, а не царь, шахзадэ, а не царевич (хотя несклоняемый характер слова создавал известные затруднения), лала, а не дядька — тем более не гувернер, пэри, а не фея, телляль, а не бирюч или глашатай.
Чувствуя себя в положении фотографа, который делает «русский позитив» с «турецкого негатива», мы тщательно передавали такие внешние особенности, как ритм и рифмы, штампованные места и даже тавтологию, если она встречается в оригинале. Два примера на последний пункт: 1) «полюбив тебя, тоже влюбилась» (сказка 12); 2) «но что же ей делать? Из страха перед мужем она не может ничего сделать» (сказка 47).
Наиболее трудным моментом перевода остается все-таки синтаксис. В изданиях Куноша транскрипция снабжена знаками препинания и этим как бы дает читателю синтаксическую характеристику фразы. Тем не менее: 1) синтаксическое членение турецкой фразы объективно определяется положением главного глагола (сказуемого) и подчиненных ему частей[29]; 2) в интерпретации Куноша есть спорные места. Поэтому мы иногда не считались с пунктуацией Куноша и в переводе отражали свое собственное понимание фразы, — на фабуле это, конечно, совершенно не сказывалось.
Стремясь точно передать оттенки турецких глагольных форм, мы, в соответствии с оригиналом и природой турецкого языка, тщательно различали такие обороты, как «когда пришел», «как только пришел», «после того как пришел» и т. д., которыми турецкий язык весьма дорожит и которые для него типичны. Логически их можно различать, оставаясь и на позиции русского языка. И вот в этом плане мы столкнулись с таким положением. Для турецкого языка характерно сочетание разных времен в одной фразе, чаще всего прошедшего с настоящим. Например, по-турецки говорят: «Как только дервиш сказал, мальчик отвечает ему». Возможен ли такой оборот по-русски или же обязательно надо сказать: «Как только дервиш сказал, мальчик ответил ему (отвечал)»? Прежде чем выразить свое мнение по этому вопросу, отметим, что оба сочетания (сказал — отвечает и сказал — ответил) неравноценны: во втором случае мы имеем объективную передачу факта, а в первом — некоторую долю субъективизма, известное отношение к факту со стороны рассказчика, который пытается приблизить факт к читателю, картинно представить его происходящим на его глазах. Строгие правила французской и немецкой стилистики, проводящие здесь принцип «последовательности времен» (consecutio temporum), конечно, исключают самую постановку вопроса. А по-русски? В русских сказках (Афанасьева и др.), где придаточные предложения встречаются редко, нелегко найти интересующее нас сочетание. Тем не менее оно в русских сказках существует: у Афанасьева мы нашли (немногочисленные, правда) примеры такого типа, как: «подошел и говорит», «остановился и стоит».
28
Последнее фигурирует потому, что равнозначное ему слово «герой» опять-таки не подходит к стилю сказки.
29
Как известно, при арабско-турецком шрифте в старых рукописях знаков препинания совсем не было, и изложенный нами принцип был основным критерием понимания.