В этом отношении, впрочем, адакалийский сборник (Türkische Volksmâr-ehen aus Adakale) стоит выше: народная речь сохранена там непосредственнее, стиль сказок богаче идиомами, пословицами и поговорками, которые в первом сборнике встречаются, пожалуй, реже.
Итоги собирания и изучения турецкой сказки в самой Турции подведены В. А. Гордлевским в его «Указателе литературы османской сказки». Итоги эти скудны, и причины этого выясняются достаточно легко. В силу определенных исторических условий разобщение между правящими классами и крестьянской массой достигло в султанской Турции максимальных размеров. Между языком эфенди [5], беев и духовенства, воспитанных на арабско-персидский манер и ориентирующихся на султанский двор, и языком народных масс не было почти ничего общего. Положение не изменилось, когда с начала XIX в. (кризис средневековой арабско-мусульманской культуры в Турции) верхи турецкого общества повернулись лицом к Европе и турецкая аристократия вместо арабского начала совершенствоваться во французском языке. Итак, «образованные» классы турецкого общества выработали себе особый тип языка и литературы и кичились этим полутурецким языком и полутурецкой литературой, отвергая все другое из этих областей, что могло претендовать на название турецкого. А этим другим могли быть только язык и фольклор, которыми жили широкие массы, неграмотные по-арабски и по-турецки. А так как широкие массы в своем быту, языке и фольклоре хранили следы доисламской культуры турок, то не удивительно, что в борьбе против всего народного (в частности, фольклора) не последнюю роль играло мусульманское духовенство. Фигура анатолийского крестьянина, «неотесанного тюрка», как его тогда называли, трактовалась как карикатура, а крестьянский фольклор рассматривался как такие бредни, на которые просто не стоит обращать внимания. Турецкие беи и эфенди стыдились подлинного турецкого фольклора, третировали и высмеивали его. Все показания источников, в частности сообщения И. Куноша, в этом отношении вполне единогласны[6]. Хранителей сказочной традиции Кунош видит в женщинах харема, в семейном кругу женщин и детей, которые проводят долгие зимние вечера в слушании сказок из уст какой-нибудь столетней сказительницы, уютно рассевшись вокруг особой вделанной в землю печки — тандыра. Недаром сказки (турецкий термин масал) называются не иначе, как «сказки старой бабушки» [7].
Но сказка сказке рознь. И старая Турция знала другие сказки, не только отвергаемые, но и «рекомендованные» для семей эфенди и даже султанского двора. Как известно, фольклор и книжная литература никогда не бывают абсолютно изолированы друг от друга. Их взаимное влияние обыкновенно порождает лубочную литературу, особый продукт словесного творчества, причем в каждом конкретном произведении такого рода, в зависимости от социальной среды его возникновения, будут преобладать либо элементы письменной литературы, либо элементы устного фольклора. Хотя в старой Турции книжная литература была очень резко отделена от фольклора и сферы его распространения, тем не менее диффузия происходила и здесь. Быть может, создание лубочной литературы входило в интересы правящих кругов, поскольку, таким образом, с одной стороны, создавался буфер против собственно фольклора («старушечьих россказней»), а с другой стороны, отчасти были используемы все те художественные приемы стиля, которыми полнокровный фольклор отличается от анемичной, подражательной литературы. Мы не имеем данных, чтобы определить хронологию этого процесса; твердо известно только одно: к началу деятельности Куноша и Смирнова отдельные жанры собственно фольклора были уже почти вытеснены соответствующими жанрами лубочной литературы [8]. Лубочная литература отличалась от фольклора по композиции, метру, стилю и словарю: процент арабских и персидских заимствований в ней был много выше. По словам Куноша [9][10], существует резкое разграничение между «сказками старой бабушки», носителями которых являются неграмотные женщины, и сказками лубочной литературы, которые рассказывает в кофейнях (иногда при дворе) меддах — «квалифицированный» рассказчик-профессионал. «Масал старой бабушки» — это подлинное произведение народного фольклора, сказка же меддаха — плод позднейшего подражания арабской литературе.
6
И. Кунош, Введение к I тому «Сборника османско-турецкого фольклора», 1887, стр. XLIII; В. Д. Смирнов,
7
В самом названии чувствуется доля презрения. В. А. Гордлевский так и переводил этот термин: «сказки, старушечьи россказни»
10
Книгопечатание в Турции введено в 1784 г. О любопытных обстоятельствах этого события см.: В. Д. Смирнов,