Рисуя свой волшебный мир, турецкая сказка все же остается при этом турецкой. Все эти дэвы, пери, арабы и пр. действуют в такой обстановке, что перед читателем развертывается старая средневековая Турция во всей ее широте.
Существует любопытная пословица, характеризующая социальный порядок старой Турции[15]: «дворец — это для падишаха, конак — это для эфенди, мечеть — это для суфия, баня — это для кюлъхан-бея (бездомного. — Н, Д.)». И в сказках действительно представлена вся Турция: от дворца до бани, в которой находили себе ночлег бездомные и нищие.
Дворцы, кона́ки и кёшки (за́мки) с роскошными бассейнами, в которых купаются падишахские харемы, «собственные падишахские» тенистые сады, розовая вода, лукум и шербет, золотые кувшины для воды, падишахская охота, придворные, стоящие перед падишахом «в почтительной позе» (по этикету), или люди, припавшие «к поле» падишаха, чтобы вымолить себе милость, а иногда жизнь, — вот одна сторона этой сказочной жизни. Но есть и другая: бедняки, дровосеки, земледельцы — словом, все те, кому падишахи так часто говорят: «А не то снесу тебе голову!» Или же те, которые не знают, как им прожить на скудный поденный заработок в несколько пара́. Ислам, как бы пронизывающий всю Турцию, старинная духовная школа (своего рода бурса) с учителем (ходжо́й), старшим учеником (калфо́й), с Кораном в качестве учебника (мусха́ф). Базары, крытые (чаршы́) и открытые (пазар), где царствуют деньги: гуру́ши, акче́, а то и просто пара́, где всё вешают на окка́ и куда сваливают караваны свои пришедшие «малой скоростью» тюки заморских товаров. Здесь купцы совершают торговые сделки и отдают на хранение (эмане́т) товары; здесь же и ремесленники (эсна́ф) со своими мастерскими. Здесь собираются по кофейням и слушают сказочника; здесь же, как и по улицам, кричат глашатаи (телля́ли), передавая «правительственные распоряжения» или просто выполняя комиссионные поручения от частных лиц. И всюду пестрая палитра красок: яркие одежды, красные фески мужчин и женские фередже́. Песни, говор и целая толпа вокруг гадателя по песку (ремма́ля). В другом конце бойко работает уличный писарь: пишут «прошения падишаху», что было делом далеко не легким при почти полной неграмотности массы и при изощренных канцелярских требованиях к бумагам со стороны султанского двора.
Богата фантазия сказочника: он переносит слушателей в заморские страны: Чин, Чинмачин, Хиндистан, в близкий и одновременно далекий Арабистан, в реально существующий Йемен, а то и прямо «в края, близкие к тем местам, где обитают дэвы» [16]. Но это только в сказке, а в жизни редкий из слушателей бывал дальше своего «уездного» города: большинство жило и умирало в своей деревне, и только в качестве исключительного подвига представлялось рядовому мусульманину паломничество в Мекку на поклонение черному камню Каабы.
Таков общий фон, на котором происходит действие сказки. Этот фон, земной и реальный, противополагается другой половине сказочного мира — волшебному царству, о котором мы говорили в главе III.
Остановимся подробнее на тех персонажах реальной жизни, которые изображает сказка.
Начнем опять-таки с «верхов». Падишах (он же султан) изображается, как и во всякой сказке, довольно шаблонно. Сказка, пожалуй, нигде не подчеркивает, что у него большая склонность именно к государственным делам. Он больше занят охотой или семейными делами: как бы найти подходящую невесту для сына (шахзадэ́) или жениха для дочери. Особенно активен падишах, когда дело идет о неудачливых претендентах на руку его дочери: эти неудачники, по общему правилу, должны поплатиться жизнью. Падишах турецких сказок, как и арабский Харун ар-Рашид, любит в сопровождении своего везира инкогнито обходить свою страну (город), интересуется тем, что говорят его подданные, и особенно ревниво следит, чтобы они не смели зажигать в доме огня, если он, падишах, перед этим издал такое распоряжение. Падишах задает эпические задачи герою, которые последний всегда беспрекословно выполняет — сам или при посредстве «волшебного помощника». Иногда падишах созывает меджлис и советуется с ним, как поступить в трудную минуту (ср. сказки 64 и 77). В последней сказке эти «заседания меджлиса» даны в комическом плане: виртуозный вор так ловко одурачивает падишаха и его советников, что падишаху ничего не остается, как публично объявить о прощении вора (ср. также конец сказки 76).
16
Знакомые из непосредственной практики места не упоминаются. Характерно, что Стамбул в нашем сборнике не упомянут ни разу. В адакалийских сказках упоминаются: Дунай (сказка 21), Белград (сказка 27) и само Ада-кале (там же).