Бедный князь завещал, чтобы его похоронили рядом с отцом, но на это не дали разрешения, поэтому несколько дней назад, вечером, его похоронили в здешней греческой церкви. Об отце его я могу сказать то же, что было сказано в старину об одном великом человеке: ежели он родился, то пускай никогда не умирает. О сыне же его скажу: не приди он в этот несчастный мир, ничего бы не потерял. Великий визирь поступил с беднягой, как с малым ребенком, хотя ему уже было близко к сорока: получил он много хороших слов и обещаний касательно внешних дел; правда, что касается дел внутренних, грех жаловаться, дали ему достаточно: много коней, много красивой упряжи, а восемьдесят талеров в день — этого как-нибудь да хватало, чтобы мы могли жить достойно. Но сами себе помочь мы ни в чем не могли, а чужие советы нам не нужны были. Для многих вещей у бедняги ума хватало, только воспитание было очень плохое, не любил он ничему учиться, потому как не привык к учению. Ум же без учения — это все равно что нива нераспаханная. В другой стране, может, он скорее чего-нибудь бы достиг, а здесь ничего не вышло. Все его поведение, обычаи были против здешней нации, потому как нигде так не следят за поведением человека, как здесь. Еще скажу, что не любил он свою нацию, но этому не надо удивляться: воспитывался он в таком месте, где нашу нацию ненавидят. А особенно не любил он нас, тех, кого любил его отец. Одним словом, вся жизнь и дела бедного в этой стране были, как огонь для соломы. А потому не будем больше говорить о нем, да будет над ним милость Господня. Лучше будем говорить о том, что мне нужно готовиться и собираться, потому как завтра или послезавтра я отсюда улечу, и пускай сам Эрдей я не увижу, но увижу его покрывало, ведь проеду я поблизости от эрдейских снежных гор. Кузина, я поприветствую их и от твоего имени. Не думаю, что поеду на Бодзу сено косить, но, к досаде, попью воды из Бодзы. А сейчас мне пора убирать письменные принадлежности, так что заканчиваю письмо. Но ты не должна меня забывать, а должна беречь здоровье. И еще должна писать, и не поступай так, как та барыня, которая никогда не писала, не читала, не шила, а все потому, что стыдилась надевать на нос очки.
148
Бухарест, 11 junii 1739.
Обещания нужно выполнять всегда: ведь, дав обещание, ты оказываешься в долгу, а долг надо оплачивать, о чем бы ни шла речь. Пускай речь идет всего лишь об одном поцелуе, но платить надо[473]. Ну вот, я о поцелуе заговорил, а ведь мне предстоит скакать семьдесят часов, и еще хорошо, ежели я не попадусь какому-нибудь патрулю и меня не повяжут и не привезут в Эрдей, — это не тот танец, который мне хотелось бы танцевать. Здесь нас приняли с большим почетом: за городом в монастыре нас ждал обед. Господарь[474] послал навстречу нам своего секретаря, он нас и угощал от его имени. А после обеда мы на карете господаря торжественно въехали в город. Я начал с того, чем надо заканчивать; вроде как тот, кто сначала женился на родственнице, а потом попросил церковного разрешения. Пятого числа отправились мы из Чернаводы в хорошей компании: кум Янош Папаи, который приехал сюда полечиться, молодой Заи и я, потому как себя тоже не следует забывать. Вчера господарь прислал за нами свою карету, и мы почти целый час провели у него. Глаза у него косые, а ум — напротив, ума у него достаточно, пускай он и почти греческий по цвету, потому что у греков мозги по-другому окрашены. Нельзя сказать с уверенностью, что они черные, но очень темные, потому как все время в мыслях у них, как бы кого-нибудь обмануть. У господаря за городом сад, дом, там мы были у него в гостях, правда, он и сам там живет, будто в походном лагере. Да и то: разве не нужно стеречь от врага капусту? Днем он — в доме, а ночью спит в шатре. Почему? А потому, что ежели великий визирь находится в лагере, то и военачальники должны переселиться в лагерь, пускай этот лагерь у него на огороде, где капуста растет, и должен оставаться там до тех пор, пока визирь лагерь не покинет. Нам же господарь дал карету, почтовых лошадей и повозки, так что завтра мы с Божией помощью поедем отсюда дальше. Дают нам и несколько солдат влахов, чтобы нас проводили; а чтобы охраняли, этого я не думаю; но ежели нас схватят, все-таки будет кому известить господаря. Никаких других новостей здесь нет. Разве что вот: вчера проезжал здесь москальский посол, направлялся он к великому визирю. Легко догадаться, что вытанцовывается мир; думаю, на этой стороне танцуют тот же танец. Никогда, милая кузина, не надо было тебе беречь здоровье так, как сейчас; лучше всего пообещай ему прибавку к жалованью, чтобы оно никуда не ушло, потому как я своему здоровью вынужден давать питештское вино[475], что для него суровое наказание.
473
475