Модный в ту эпоху эпистолярный жанр, открывающий перед творческим человеком множество возможностей, Микеш развивал в своем наиболее близком ему направлении. Литературность его «Писем» выражается главным образом не в композиционном выстраивании коллекции как некоего «целого», но в художественном оформлении каждого отдельного письма, а также в сугубо индивидуальном сочетании личного жизненного пути и повествовательных моделей, в которых так или иначе воплощалась история эпохи. Название, которое Микеш дал своему произведению, таково: «Письма, писанные Μ. К. в Константинополе для гр. П. Э.». Значение инициалов П. Э. нам неизвестно; мы не знаем даже, скрывают ли эти инициалы чье-то конкретное имя. Название это, с двойной монограммой, с обозначением жанра и места проживания фиктивного адресата, следует французским образцам, к которым относятся появившиеся в большом количестве во Франции второй половины XVII и первой половине XVIII в. сборники галантных посланий, путевых заметок, а также коллекции частных писем, собрания фиктивных писем, письмовники, эпистолярные вставки в галантных романах, композиции, содержащие вместе исторические и фиктивные письма. Все это, вместе взятое, играло важную роль в формировании жанра эпистолярного романа.
Текстовая структура «Турецких писем» определяется постоянным экспериментированием автора с различными типами дискурса, которые соседствуют друг с другом, иногда пронизывают друг друга, то контрастируя, то образуя прихотливые сочетания. Это — произведение смешанного жанра, обладающее признаками как эпистолярного романа, так и историко-бытового повествования. К тому же оно включает в себя различные, компилятивно нанизанные на стержень фиктивной переписки истории, новеллистические сюжеты и другой вторичный повествовательный материал. Эпистолярная форма и фиктивный диалог дают автору широкие возможности для самовыражения, а также для создания образа «адресата». В форме фиктивного письма Микеш в сущности таится за двумя масками: своей и маской фиктивного адресата, так что по-настоящему он предстает перед нами в диалоге между этими персонажами. Такая форма дает в равной степени возможности и для того, чтобы раскрыться, и чтобы спрятаться, и для выявления авторской идентичности, и для создания видимости ее раскрытия. Форма эта предоставляет возможности и для психологической, этической рефлексии, позволяет часто менять тон наррации и тему, придерживаясь рыхло-ассоциативной, эссеистской манеры. В результате, после тщательной стилистической обработки, в письмах — несмотря на интенсивный отбор и зависимость от различных жанровых образцов — вырисовывается осознанно субъективная история жизни. Пользуясь языковыми, риторическими средствами создания правдоподобия и прибегая к различным культурным стереотипам, Микеш создает кажущуюся реальной, но в значительной степени все же фиктивную действительность.
Этому способствует изощренная стратегия пропусков и умолчаний, перемешивание, в различной пропорции, событий, новостей, историй, заимствованных из тех или иных книг, различная степень подробности их изложения и порой повторение. Микеш часто характеризует душевное состояние автора, его настроение на данный момент, размышляет о самом процессе письма, последовательно вовлекает адресата в ситуацию фиктивного диалога, создавая тем самым атмосферу непринужденности и находя все новые способы более полного раскрытия собственного образа. Все это тесно связано с широким литературным, идейным контекстом и с традициями отображения коллективной памяти. Ни моральная рефлексия, ни повествовательный материал, вводимый в письма, не образуют целостной системы; бывает, что, начав излагать какую-то мысль, автор продолжает или усиливает ее в каком-нибудь из последующих писем. Встроенные в письма фиктивные повествовательные элементы чаще всего не исчерпываются собственным значением: они предваряют события или, задним числом, толкуют, объясняют их, часто выполняя функцию непрямого предостережения или моральной притчи.
В большинстве случаев Микеш опирался на действительно имевшие место наблюдения, переживания и впечатления, ставя реальные факты, события и фигуры выше каких бы ни было предвзятых суждений. Особенно выразительны его описания окрестностей, природных ландшафтов. Не всегда он был очевидцем или участником описываемых событий; но если он описывает каких-то людей, то это люди, которых он, как правило, знал лично. Рассказывая о каких-то событиях и рисуя портреты, он, проявляя большую психологическую интуицию, драматическое чутье, возводит их в ранг художественного повествования.