Но давайте торжественно привезем домой из коллегиума нашего двадцатипятилетнего студента и посмотрим, что он знает и умеет после стольких лет обучения, может ли своими знаниями принести пользу стране или себе. Перво-наперво студент наш думает насчет того, чтоб у него был камзол нарядный да конь хороший. Спрятав несколько своих книг и философских учебников в каком-нибудь шкафу, ездит он из деревни в деревню, навещая родню. Там он с гордостью выпаливает несколько понятий из Аристотеля, но по-латыни говорить уже стыдится, чтобы дамы не посчитали его желторотым студентиком. Что же он делает в гостях? Самый разумный его разговор — про охоту, про лошадей. Ежели он сидит за столом, то считает большим позором не напиться: ведь ежели он станет отказываться, его опять же посчитают студентиком. После обеда он, в покоях у дам или у девиц, рассуждает о том, что прочел из Вергилия или Овидия. Но чтобы уж полностью забыть школу, он считает необходимым взять двух или трех девушек из прислуги в любовницы. Объехав таким образом родственников и несколькими хорошими выпивками промыв горло от школьной пыли и от латыни, он везет домой то, чему научился у родни. Чему же он там научился? Науку эту он вспоминает, когда к отцу его приезжают гости, потому как самая главная его забота — напоить отцовских гостей и получить на другой день похвалу отца. Так проводит он два или три года: на охоте, за выпивкой или в служении Венере; а то, что учил столько лет, он за короткое время почти напрочь забывает. Но что он учил столько лет? Да только латынь. Поскольку же ничего другого он не учил, то пользы от своего учения он дома не видит и в хозяйстве так же невежествен, как другие. Из физики он не знает даже того, что знают его мельник или кузнец, потому как не в состоянии объяснить, почему кузнец все время спрыскивает водой раскаленные угли. После стольких лет учебы ему приходится даже спрашивать у своего приказчика, где находится его виноградник: к югу или к северу от дома. Спросим его, как он применит науку логики, ежели, женившись, не сумеет извлечь из нее никакой пользы в своем хозяйстве. Хоть и ездит он в Государственное собрание, но в делах страны ничего не понимает и в полном молчании должен слушать дебаты; вот ежели бы там спорили, как в школе, он тут же вскочил бы со стула и воскликнул: nego majorem![235] Но поскольку смысла текущих дебатов он не понимает, то должен давать один совет: отрубить голову. Он не только не знает, в чем польза для страны, он не знает даже, какие страны соседствуют с Эрдеем, не знает, куда впадает Марош: в Тису или в Дунай. А спросите его: где впадает? Это будет еще один нерешаемый вопрос.
Из всего этого видим мы, что восемь или девять лет такой учебы не приносят никакой пользы ни ему, ни стране. Потому как латинский язык мог бы быть ему полезным, ежели бы он читал книги о военном деле, об управлении государством и о других науках. А так наш философ спустя год-два станет таким же невежественным, как его отец, и ежели бы ему не нужно было писать указания приказчику, он, наверное, забыл бы грамоту. Не хочу из этого делать вывод, что от латыни никакой пользы, хочу лишь сказать, что для дворянина столько лет учить одну лишь латынь — это просто потеря времени: ведь вместе с латынью он мог бы осваивать и другие полезные науки. А для крестьянского сына латынь и совсем бесполезна, и куда лучше было бы, как только он научится писать и читать, обучать его какому-нибудь ремеслу, поскольку пользу стране приносят ремесла и торговля. Знаю, в нашей стране другим наукам учиться невозможно, потому как нет для этого коллегиумов, как в других странах, где молодой человек к двадцати пяти годам осваивает четыре или пять разных наук, а юноша из простых — два или три ремесла. Конечно, нельзя требовать от бедных жителей Эрдея невозможного, и я этого не требую. Но отцы все равно несут ответственность за то, что не учат своих сыновей с большим старанием, не внушают им прежде всего уважение к благородной морали, а наоборот, подают пример в пьянстве, распущенности и безделии. Ежели бы они побуждали своих сыновей пускай лишь к тому, чтобы переводить книги с латыни на венгерский, то и учение приносило бы пользу, поскольку нашлось бы много таких, кто способен делать подобное. И ежели ты переведешь в своей жизни только одну книгу, это уже будет польза и тебе, и другим, и ты увидишь плоды многих лет, потраченных на учебу. Вот только веселье, да охотничьи собаки, да питие до рассвета — все это не оставляет времени для таких занятий, не позволяет разуму заняться чем-нибудь полезным; а когда человек состарится, он не может даже дать другим добрый совет, потому как молодость свою провел без всякого толку. Невежественный советчик в стране — все равно что пустая бочка в подвале. Но, милая кузина, я уже корю себя: Господи, чем занята моя голова! И все-таки, как сын своей страны, я хотел бы, чтобы наука стала у нас столь же обычна, как обычно сейчас невежество. Однако, какое бы длинное письмо ни писал я вам об этом, наши юноши нравов своих не изменят, а отцы не оставят застольных привычек, усвоенных с детства. Вам же, милая, я советую учить своего сына таким наукам, которые могут принести пользу стране.
235