После взятия города к одному паше привели очень красивую греческую девушку, и паша, увидев ее красоту, подарил ее султану. Султан же так полюбил девушку, что провел с нею целых три дня, никого не пуская к себе и не отдавая никаких приказов своим подданным. Визирь и другие паши встревожились; паши попросили визиря, чтобы он пошел к султану и сказал ему, что войско находится в растерянности и не знает, как понимать его поведение. Визирь пошел с этим к султану, и тот приказал созвать пашей. Паши собрались. Султан нарядил девушку, которую звали Эрини[242], в самое красивое платье. Паши изумились красоте девушки, а султан спросил их: разве вы не можете понять, почему я провел с этой прекрасной девушкой три дня? Все закричали: очень даже можем понять. Султан сказал им: почему же вы возмутились, почему решили, что я забыл, кто я такой и зачем я здесь? Но сейчас я вам покажу, что пускай я люблю удовольствия, но могу и отказаться от них и докажу, что достоин вами командовать. И, достав саблю, на глазах у пашей отсек бедной, ни в чем не повинной девушке голову. И после этого сказал: тот, кто был тому причиной, мне заплатит. И паши заплатили: султан велел обезглавить тех, кто давал ему советы. Но ежели он и отомстил за бедную девушку, то это совсем не оправдывает того, что он сам стал ей палачом. Милая кузина, сердце мое так сжимается, когда я думаю о смерти несчастной, словно я ее хорошо знал. Этой жестокостью Магомет перечеркнул все свои великие деяния, потому как стать палачом невинного создания, которое он еще за несколько часов перед этим любил и которое лишил целомудрия, это невероятная жестокость! Натура человеческая содрогается от подобной жестокости, которую мы не можем вообразить даже у безмозглых тварей. Ведь не возьми Магомет Константинополь, этот поступок не стал бы для него таким позором. Но довольно нам рассуждать об этом палаче, довольно оплакивать бедную девушку, лучше вы заботьтесь о своем здоровье, а еще вы должны очень-очень любить меня, потому как я этого заслуживаю. Правда ведь, милая кузина?
Чтобы закончить письмо тем же, чем я его начал, будем в нашем изгнании надеяться на Господа, и ежели мы и вздыхаем и жалуемся, то не будем отчаиваться, потому как есть много людей, которым живется еще хуже, чем нам. На это вы скажете, милая, что не такое уж это большое утешение, и какая польза для умирающего от голода в том, что в Коложваре[243] пекут вкусный хлеб. Это правда, но правда и то, что непрестанные требования лучшей жизни не нравятся Господу. Вздохи и стенания смягчают тоску, ибо:
Но вздохи-стенания будут не столь тяжки, да и пользы от них будет больше, ежели мы обратим их к Господу и только Его станем молить о помощи. Нет ничего легче, чем давать правильные советы. Я — как тот священник, который корил свою паству за грехи и всегда учил их уму-разуму. Однажды ему сказали, что вот другим-де он дает правильные советы, а сам им не следует. Он ответил: я ведь только для вас проповедую, а не для себя. Пожалуй, я могу сказать вам то же самое, вместе с пожеланием доброй ночи.
64
Родошто, 23 septembris 1725.
С князем нашим мы пришли навестить господина Берчени, который чувствует себя очень плохо и, может, какое-то время еще будет выносить свой недуг, но не настолько, чтобы полностью излечиться. У него из ног вытекает очень много воды, на что цирюльники[244] только головой качают, подозревая тяжелую гангрену, которая ежели вселится в человека, то целая компания цирюльников ее оттуда не прогонит. Сохрани нас, Господи, от такой беды, но уж ежели Господь послал ее нам, то мы должны следовать Иову[245]. Господь наслал на святых, которые любили его и служили ему, столько страданий, столько болезней, чтобы даже такой грешник, как я, увидел: ежели святые страдают, то я наверняка заслуживаю не меньше. Они терпели муки для того, чтобы быть примером для людей и чтобы очиститься лучше, чем золото в огне. Я же должен страдать для того, чтобы даже против воли своей положить конец слабости своей и несовершенству[246].
242
Новеллы Μ. Банделло будили творческую фантазию у многих писателей той и последующих эпох: среди них были У. Шекспир, Лопе де Вега, Μ. де Сервантес.
244
245
246