Орден храмовников появился в Иерусалиме в 1118 году. Восемь или девять французских дворян, собравшись перед иерусалимским патриархом, дали обет послушания и безбрачия и поклялись в том, что все имущество и сами жизни свои обратят на службу и помощь паломникам, направлявшимся на Святую землю. Таким образом, все они были и монахами, и воинами. Когда их стало много, Бодуэн[266], иерусалимский король, отвел им место для жилья рядом с храмом, и поэтому их называли храмовниками. Папа Гонорий II[267] попросил святого Бернарда Клервоского[268] написать для них устав, с тех пор они должны были носить белую рясу; а папа Евгений III[269] в 1146 году приказал им носить на груди красный восьмиконечный крест. Рыцари эти должны были каждый день слушать мессу, мясо им позволялось есть только трижды в неделю, лошадей они могли держать не более трех. Охота была им запрещена, как и птицеловство. Одежда только цветом отличалась от мирской одежды. Храмовники совершили много выдающихся военных подвигов. Они весьма прославились во времена иерусалимских королей и, вместе с громкой славой, собрали очень много добра и сокровищ во всех частях Европы. Но после утраты Святой земли безделье и богатство развратили их, они погрузились в разного рода излишества, прежде всего в пьянство. Потому-то у французов есть пословица: пьет, как храмовник.
Неожиданная опасность для всего ордена возникла в лице двух храмовников, которые, будучи изгнанными из братства, пришли к французскому королю и выдвинули то ли ложные, то ли правдивые (сейчас этого нельзя знать доподлинно) обвинения против ордена. Главное обвинение заключалось в том, что, как они утверждали, от каждого рыцаря, принимаемого в орден, требовалось отречься от Христа и плюнуть на крест; кроме того, хотя они воздерживались от женского пола, в их среде царили всякие непотребства. Король, рассердившись на орден и по этой, и по другим причинам, сообщил все это папе. Но видя, что папа не спешит принять решение, тайно отдал приказ, чтобы в определенный день всех храмовников в стране схватили. Папа был очень недоволен действиями короля; но, созвав к себе около семидесяти храмовников, с удивлением узнал, в чем их обвиняют. Папа тут же отдал распоряжение епископам во всех странах, чтобы они тщательно расследовали это дело; те, изучив обвинение, повсюду обнаружили одни и те же грехи. Тогда папа созвал собор во Франции, во Вьене[270], и все отцы церкви пришли к выводу, что орден надо распустить, а имущество отобрать. Короли повсюду ревностно взялись за дело, и повсюду, едва ли не в один день, орден лишился своих богатств, а храмовников почти всех перебили. Таким образом, этот богатый и могущественный орден едва ли не за один день был стерт с лица земли. Об этом я читал несколько книг. В некоторых написано, что с храмовниками поступили справедливо; другие считают, что не нужно было так жестоко с ними поступать, не нужно было смешивать ни в чем не повинных рыцарей с грешниками, и думают, что так много врагов у них оказалось из-за их богатства. Что говорить, плохо ли, хорошо ли, но память о них осталась только в книгах. Даже в Венгрии можно увидеть разрушенные храмы, которые когда-то принадлежали им. Но я не знаю, почему венгры называют их красными монахами, потому как они монахами не были и одежда у них не была красной: это был военный орден. Но — пускай себе, мне не важно, как их называют. Словом, я послушался вас и изложил кратко их историю, как вы мне велели, а большего, милая, вы не можете от меня желать. Но вот что я хотел бы знать: были ли у них места обитания в Эрдее? Я думаю, не было. Больше я писать об этом не буду, потому как надоело. Напишу только, что здесь сегодня случилось землетрясение; будь я словаком, я бы сказал, что земля встряхнулась. Милая кузина, доброй ночи, и, как поется в песне, ежели ты любишь меня, то я люблю очень тебя.
72
Родошто, 12 aprilis 1726.
Милая кузина, писать мне нечего, и ежели я пишу, то для того лишь, чтобы показать вам: я написал бы, ежели было бы что, и чтобы вы не называли меня ленивым. Вчера получил я ваше письмо, полное благодарностей и похвал; хорошо, что вы не хвалите меня в глаза, потому как я бы упал в обморок от смущения. Вот уж не думал, что вы так будете благодарить меня за красных монахов; но это хорошо: в другой раз буду писать смелее, а немного смелости освежит мой разум.
266
268
269
270