89
Родошто, 3 octobris 1728.
Милая кузина, чтобы не забывать о том, что мы всего лишь паломники на этом свете, девятого числа минувшего месяца мы опять выехали из города и разбили лагерь, но лишь в трех милях от города, рядом с маленькой турецкой деревушкой. Нет на свете ничего более грустного, чем город или деревня, где живут одни турки, потому как в таком месте не увидишь на улице никого, ни турка, ни турчанки, ни даже детишек. Поневоле начинаешь думать, что деревня вся вымерла, но тут просто все сидят по своим домам, особенно женщины, не так, как у нас. Словом, время мы проводили тут, как могли, но у господина нашего ноги стали отекать, и вчера вернулись мы в то сладкое и в то же время горькое место, где жили до сих пор. Одно знаю: вы не станете жаловаться, что письмо слишком уж длинное. Милая кузина, береги здоровье.
90
Родошто, 18 aprilis 1729.
Надо ли удивляться, если я скажу, что с большой радостью получил письмо ваше; чудо было бы, ежели бы я получил его без радости. Но как это получается, что мы еще ни разу друг на друга не рассердились? Ведь говорят, что в дружбе небольшая размолвка — это как немного соли в еде. При всем том, кузина, давайте-ка оставим всякие такие приправы и будем жить в согласии, потому как я люблю дружбу мирную, а дружба ворчливая — это для кошек.
Умеете ли вы, кузина, гадать по небесным знамениям? Потому как в третий день этого месяца после обеда в час дня видели мы здесь звезду, целых три часа она была хорошо видна. Вряд ли можно сказать, что наконец-то она загорелась, наша звезда, потому как о нас тут уже и звезды забыли. Чтобы у вас, милая, голова лишний раз не болела, необходимо вам знать, что здешний греческий архиепископ[322] с большой помпой пришел навестить нашего господина, а с ним — четыре епископа. Но ежели они и ходят пешком, вы не думайте, что это от бедности: наш архиепископ мог бы и две упряжки держать, да и епископы тоже, но здесь, в турецкой империи, они не могут ездить в карете. Скажу больше: они должны держаться так, словно они совсем нищие, потому как и без того их часто обирают как турецкий, так и греческий патриархи. Потому что архиепископом они ставят того, кто им больше заплатит; архиепископы же выбирают себе таких епископов, которые больше дают. Епископы же, чтобы иметь возможность платить архиепископу, посылают в деревни таких попов, которые больше обещают. Так что судите сами, милая, как много способов у епископов и священников вытягивать деньги из кошельков у бедных людей. Здесь и праздники, и даже посты — все приносит выгоду сельскому священнику; кроме того, в течение года происходит много всего, что дает доход служителям церкви. В воскресенье священник совершает службу в каком-нибудь самом дрянном облачении, какое у него только найдется; нельзя же у него, невежды, требовать, чтобы он еще и проповедь произносил. Да и откуда он мог научиться читать проповеди и когда? Я был в доме у нескольких сельских священников, но не видел там ни одной книги, держат они у себя только какой-нибудь ветхий, рассыпающийся молитвенник, вот и вся их библиотека; да и когда ему учиться, ежели всю неделю нужно обрабатывать поле, чтобы накормить свою попадью и детишек, да еще и одеть их понаряднее. Одним словом, здесь пастыри не только пасут овечек, но и получают с них выгоду, и ежели не снимут с них шкуру, то уж точно остригут наголо. Читал я об этом одну занятную историю, посмейтесь и вы со мной. Раввины пишут, что Корах восстал против Аарона вот по какой смехотворной причине: у одной бедной вдовы была овца, и вдова остригла ее, Аарон же отобрал у нее шерсть, сказав, что «должно отдавать священнику <...> начатки от шерсти овец твоих», «dabunt sacerdoti lanarum partem, ex ovium tonsione» (Второзаконие 18, 4). Вдова обратилась к Кораху и попросила его: пускай он скажет Аарону, чтобы тот отдал ей шерсть. Но ничего не получила. Корах, чтобы утешить ее, дал ей четыре серебряных монеты, чтобы она купила на них столько шерсти, сколько состригла с овцы. Через некоторое время овца родила ягненка, но Аарон и его забрал, сказав, что закон велит отдавать перворожденного ягненка Господу: «Все, разверзающее ложесна у всякой плоти <...> приносят Господу» (Числа, 18: 15). Бедная вдова, видя, что нет ей от ее единственной овечки никакой пользы и что держит она ее только для выгоды священников, решила зарезать овцу. Но Аарон, узнав об этом, пошел к ней и стал требовать у нее ту часть овцы, которая ему полагается по закону, а закон предписывает: «Вот что должно быть положено священникам от народа, от приносящих в жертву волов или овец: должно отдавать священнику плечо, челюсти и желудок» (Второзаконие 18, 3). Бедная женщина, придя в отчаяние, сказала в гневе: пусть мясо моей овцы будет анафема[323] перед Господом. Услышав это, Аарон забрал всю овцу, сказав, что в Израиле любая анафема — в пользу священников[324]. Так что в любом случае ущерб терпит только бедная женщина. Милая кузина, доброй вам ночи!
322
323
324