А это, оказывается, был падишах.
Думал-думал дровосек, но придумать ничего не мог. «Сжалься, о аллах, что за беда свалилась на мою голову? Несчастный я человек, как же мне все это отгадать?» Сердце у него сжалось, он бросил рубить дрова; сколько нарубил, снес на базар, продал и пошел домой.
Старшая дочь открывает ему дверь; она видит, что отец пришел сам не свой.
— Ох, отец, что с тобой случилось? Ты на себя не похож!
А он в ответ:
— Дочь моя, приходил сегодня в лес дервиш, то-то и то-то у меня спросил, вот я и расстроился.
— Ха-ха-ха, — расхохоталась девушка, — а я-то думала, ты скажешь: «У моей дочери все на месте, не хватает только покрывала на таз!..»
Когда она так сказала, отец рассердился:
— Иди вон, дура! — и снова принялся думать.
Наступает утро. Старик берет топор, идет в лес. Приходит опять дервиш.
— Отгадал, старина? — спрашивает он, а тот отвечает.
— Нет, не мог отгадать.
— Два дня тебе осталось, — предупреждает его дервиш и уходит.
Сердце у бедняги сжалось. Он бросает дрова и идет домой. Ему открывает средняя дочь и видит, что лицо у отца темнее тучи.
— Ох, отец, что с тобой случилось? Ты сегодня что-то рано пришел.
А он говорит:
— Убирайся-ка ты вон! Что сказала твоя сестра, то, наверное, скажешь и ты.
— Помилуй, батюшка, может быть, я облегчу твое горе, расскажи, из-за чего ты опечалился?
И вот отец рассказывает ей, в чем дело. Девушка расхохоталась и сказала то же, что и старшая дочь. Отец прогоняет и ее.
Всю ту ночь до утра он не спит, а утром снова идет в лес. Приходит дервиш.
— Отгадал, старина? — спрашивает он, а тот отвечает:
— Нет, не отгадал.
Дервиш уходит, а дровосек собирается и идет домой; ну, теперь-то уж плохи его дела!
На этот раз младшая дочь открывает дверь.
— Ах, отец, что с тобой случилось?
А отец не хочет говорить, прогоняет ее; она упрашивает, умоляет, и он в конце концов ей рассказывает.
— Ах, батюшка, что тут непонятного? Когда дервиш придет, ты скажи ему: «Месяц — это вы, падишах; звезды — ваши везиры; ночь — ваши младшие рабы; день — ваши старшие рабы».
Лишь только услыхал это дровосек, сразу повеселел и ночью до самого утра заучивал эти слова.
Рано утром он взял топор и опять пошел в лес. Снова приходит дервиш.
— Отгадал, старина? — спрашивает он, а тот отвечает:
— Да, отгадал.
— Что же это?
И дровосек говорит ему все то, чему научила его младшая дочь.
— Старина, — говорит тогда дервиш, — у тебя три дочери: все три — девушки и все три — беременны на седьмом месяце.
Сказав это, он уходит, а дровосек снова растревожился, бросает работу и идет домой.
Выходит младшая дочка.
— Отгадал, отец?
— Отгадал, да только он мне вот что сказал.
— Не беда, — отвечает девушка, — пусть он придет сюда, тогда и поговорим.
И вот наступает утро, глядь! — к дому дровосека подъезжает повозка.
— Эй, дровосек, падишах требует твоих дочерей, пошли их.
Отец говорит об этом дочерям. Они быстро собираются, и младшая дочка наказывает старшей:
— Когда падишах тебя спросит: «Девушка, чего желает твоя душа?» — ты отвечай: «Маринаду». — А средней говорит: — А тебя когда спросит, отвечай: «Мяса».
Они садятся в повозку, едут прямо во дворец и предстают пред очи падишаха.
Падишах смотрит на них и обращается к старшей:
— Девушка, чего желает твоя душа?
А та отвечает:
— Маринаду.
— Выдайте ее за придворного маринадщика, — приказывает он.
Задает вопрос средней девушке, а та отвечает:
— Мяса.
— Выдайте ее за придворного мясника, — велит он.
Спрашивает младшую девушку, та говорит:
— Рыбы в воздухе, укропа в море.
— Разве может быть рыба в воздухе и укроп в воде? — спрашивает падишах.
— А разве могут быть три незамужние девушки беременны на седьмом месяце?
Падишах остался очень доволен ответом младшей сестры и сказал своему везиру:
— А эту отдайте мне в жены.
Устраивают свадьбу и справляют ее сорок дней и сорок ночей.
Было — не было, а в прежние времена жил, говорят, один богатый человек. И вот однажды, когда он сидел в кофейне с приятелями, зашел разговор о ворах. Один говорит:
— Мои вещи украл такой-то.
А другой:
— А у меня такой-то.
— Не знаю, какие вещи вы позволили утащить ворам, а у меня до сих пор никто ничего не украл. Вы оставляете все на виду — оттого у вас и воруют, а вот пусть-ка, черт возьми, украдут что-нибудь у меня в доме! — стал хвалиться ага[78].