Однако это предложение вызвало новый взрыв ярости. Псих подпрыгнул на месте и строя гримасы, начал ругать меня последними словами. Что его на этот раз так рассердило, было совершенно непонятно. Я знал, что логика у душевнобольных своя и чтобы договориться до чего-нибудь путного, нужно найти у каждого его Ахиллесову пяту, но делать это в положении, когда в тебя вот-вот выпалят, было не совсем комфортно.
Я попытался воспользоваться его ненавистью к пришельцам и, таинственно подмигивая, предложил:
— Боярин, хочешь, покажу, где я закопал Фильку? Мы его вместе выроем и выкинем с твоей земли?
Заманчивое предложение, увы, не получило отклика. Бесноватый вскинул свою железную трубу и стал теперь целиться в меня с плеча. В это момент новое обстоятельство еще сильнее осложнило ситуацию. За спиной у психа я увидел Алену. Она подкрадывалась к нему сзади, держа в вытянутой руке ятаган. Что она с ним собирается делать, я не понимал, но ее присутствие здесь было совершенно лишним.
— Молись, холоп, пришел твой последний час! — закричал псих, держа аркебузу у правого плеча, а левой рукой собираясь прислонить к запалу дымящийся фитиль.
— Погоди, не стреляй, — отчаянно крикнул я, боясь упустить момент, отскочить в сторону.
Алена уже находилась в десяти шагах от ненормального. Тот, увлеченный моим расстрелянием, ничего не видел и не слышал. Я стоял перед ним, как голкипер в створе ворот во время пенальти, пытаясь угадать в какую сторону падать, и девушка мне мешала, невольно отвлекая внимание.
Наконец наступил момент истины. На полке ружья вспыхнул порох, я бросился в сторону и, уже падая, увидел вспышку и услышал громоподобный выстрел.
Глава 12
Сначала я открыл глаза, и только потом почувствовал, как меня гладят чем-то мягким по щеке. В землянке была настежь открыта входная дверь, и ее светлый прямоугольник, показался тем самым сияющим тоннелем, который, по рассказам людей, побывавших в состоянии клинической смерти, видят умирающие.
— Где я? — задал я самый банальный в таких случаях вопрос.
— Тихо, лежи спокойно, — ответил мне голос Алены. — Все хорошо.
Сознание начало возвращаться, и мне удалось поднять глаза на девушку. Я понял, что лежу на нашей лавке, а она сидит рядом и гладит меня по щеке ладонью. Девушка была жива-здорова и это сразу успокоило.
— Где бесноватый? — спросил я, опуская тяжелые веки.
— На дворе лежит, там, где я его убила, — спокойно сказала Алена.
— Ты серьезно? — воскликнул я, попытался приподняться, но грудь пронзила острая боль, и почти помутилось сознание.
— Тихо, тихо, голубчик, — ласково сказал она и, наклонившись ко мне, прижалась ко лбу мягкими губами.
— Убила, — растерянно переспросил я. — А со мной что?
— Тебя немного ранило, ничего страшного, скоро все пройдет.
— Все-таки он в меня попал! В грудь?
— Лежи, лежи не волнуйся, а то горячка будет.
— Какая еще горячка! Мне нужно выйти.
— Тебе нельзя вставать, — испугалась девушка. — Я тебя сюда еле-еле притащила.
— Алена, со мной все в порядке, — сказал я почти нормальным голосом. Нужно было, чтобы она перестала за меня бояться и смогла как-то мобилизоваться. — Если я останусь лежать, то никогда не выздоровею, и ты останешься одна. Мне нужно лечиться. Если в раны попала грязь, то у меня будет горячка. Ты посмотрела, куда меня ранило?
— Да, — ответила она, — у тебя вся грудь в крови.
Это ни о чем не говорило, и я понял, что мне придется самому разбираться с ранением.
— Помоги мне выйти, здесь темно и ничего не видно, — попросил я, пытаясь встать.
Кажется, я ее убедил. Алена подставила плечо, и я, преодолевая слабость и головокружение, побрел из землянки. Рассвет только начинался. Выходило, что я всю ночь пролежал без сознания. Невдалеке, там, где разворачивались вечерние события, лежало маленькое безжизненное тело. Девушка и правда сумела убить сумасшедшего.
— Помоги мне лечь на землю, — попросил я, чувствуя, что начинаю падать.
Я вытянулся прямо около входа в землянку.
Несколько минут лежал, собираясь с силами. Потом попросил:
— Раздень меня.
Алена, закусив губу, начала обнажать мне грудь. Кровь давно успела засохнуть, и от боли я на несколько секунд потерял сознание. Когда пришел в себя, девушка кончала отдирать от тела присохшую рубашку.
— Посмотри, какие у меня ранения, — попросил я.
Удивительно, но она не только не упала в обморок при виде крови и ран, но держалась вполне спокойно, как будто делала такое не первый раз. Алена наклонилась над моим бренным телом и начала его внимательно осматривать.
— Ну, что там? — поторопил я.
— Одна дырка большая и две маленькие, — сказал она, — кровь не идет. Они такие страшные…
— Ладно. У нас осталась после бани вода?
— Кажется, немного в горшке.
— Неси.
Алена принесла горшок с остатками воды. Риск был большой, но другого выхода у меня не было. Разжигать сейчас костер было категорически нельзя. Я попросил ее отрезать лоскут от моей нижней рубашки и протереть раны. Как ни осторожничала девушка, боль была адская, но я все терпел молча, чтобы ее не пугать. Когда она кончила обработку, стало наконец возможно оценить характер ранения.
Девушка приподняла мне голову, и я увидел, что сделал со мной проклятая аркебуза. Оказалось, чокнутый зарядил свое оружие произвольными кусками рубленого свинца разного размера, но явно сэкономил на порохе. Картечины пробили свернутый тулуп, который я нёс переброшенным через плечо, кафтан, и разворотили мягкие ткани, не пробив грудную клетку. Сознание я потерял, скорее всего, от болевого шока.
— Видишь эти кусочки? — спросил я Алену.
— Вижу.
— Тебе придется их вытащить.
— Хорошо, а я смогу?
— Сначала свяжешь мне руки, потом подцепишь их ножом и вытащишь. Если я стану ругаться или потеряю сознание, не пугайся. Кончишь, приложи к ране тряпочку смоченную уриной.
— Зачем? — поразилась девушка, явно смутившись от такого необычного предложения.
— Так нужно. И, главное, ничего не бойся, тогда мне будет совсем не больно!
Началась подготовка к операции. На первом этапе мне пришлось самому принимать в этом активное участие. Когда дело дошло до главной фазы, напускная храбрость, начала меня оставлять. Девушка что-то заметила в моем поведении и тоже оробела. Пришлось взять себя в руки и, подбадривая ее, пытаться даже улыбаться.
Наконец все было готово, я закрыл глаза, стиснул зубы и попросил:
— Начинай!
От первого же прикосновения к ране меня пронзила острая боль, и я с трудом удержался, чтобы не закричать. Потом почувствовал, как Алена ковыряется в ране, пытаясь вытащить пулю. Я зажмурил глаза, потом их все-таки открыл.
— Получается? — спросил я, увидев над собой бледное лицо с прекрасными голубыми глазами.
— Ты не умер? — задала девушка не самый умный вопрос.
— Пока нет, но если ты будешь тянуть, то могу и умереть.
— Что тянуть? — не поняла она идиому будущего
— Время тянуть. Вытаскивай следующую пулю.
— Я давно все сделала, а ты лежишь и лежишь, — плачущим голосом сказала она. — Я уже подумала, что ты умер.
— Правда! — обрадовался я. — Вот и умница. Стрельцов не видно?
— Нет, только лошадь.
— Какая еще лошадь? — спросил я, пытаясь вернуться в реальность.
— Лошадь, того, который в тебя стрелял.
— Правда? Это очень хорошо! У меня кровь идет?
— Сначала шла, потом престала. Знаешь, я так испугалась. Ты лежал и не дышал.
— Алена, тебе еще придется кое-что сделать, — сказал я, — подними мою правую руку и держи ее над ранами. И не бойся, если я опять засну.
— Зачем?
— Так надо.
— Давай я тебя отведу в баню, а то здесь земля сырая.
Я хотел сказать, что лучше лежать на сырой земле, чем в сырой, но экономя силы, заговорил о более в данным момент важном: