Свою речь о Гамлете и Дон-Кихоте Тургенев заканчивает следующими словами: "Все пройдет, все исчезнет, высочайший сан, власть, всеобъемлющий гений... — но добрые слова не разлетятся дымом; они долговечнее самой сияющей красоты." [Т., "Гамлет и дон-Кихот", т.10, стр.452.]
Польза и добрые дела, т.е. в конце концов та же польза, только нарядившаяся в более пышные одежды, есть все, что Тургенев, желавший по возможности быть искренним, мог сказать своим слушателям. Правда, он имел в виду общественные, а не личные нужды, и ему казалось, что это не все равно, что общественная польза есть нечто высшее, вечное, истинное — последний критерий человеческой деятельности.
Так думали, так до сих пор думают все в Европе. Тургенев, один из культурнейшях я образованнейших русских людей, только формулировал одну из "предпосылок" европейского мышления, добивавшегося ясных и отчетливых суждений.
Это чувствуется и в его художественных произведениях, хотя, конечно, не с такой ясностью, как в критических статьях, ибо художник в нем всегда борется с мыслителем и не всегда дает возможность водрузиться общим выводам на слишком видном месте. Иной раз вы дочитали почти до конца повесть или роман, а все еще не знаете, как справится культура с нарисованными художником картинами. Даже кажется, что культура, пожалуй, сочтет за лучшее совсем промолчать. Но она от своих прав редко отказывается; понимает ли она или не понимает происходящее, она все-таки заговорит. И она говорит не только в длинных романах, которые сравнительно менее удаются Тургеневу, но в таких повестях, как "Затишье", "Ася" и "Первая любовь", в этих шедеврах художественного творчества.
Уже странно само по себе то обстоятельство, что Тургенев, постоянно радевший о пользе, с особым интересом рисовал трагические столкновения в своих рассказах и никогда не давал им благополучной развязки. Там все герои и героини мечтают о любви, но между любящими почти всегда восстают непреоборимые трудности, внутренние или внешние. Так же, как и у Достоевского, который где-то говорит, что не знает, что делать с любимой женщиной. Помучить ее..., а потом? И у Тургенева все любящие женщины испытывают только муки. В "Первой любви" идет, правда, речь о большой разделенной любви, но любви этой не видно, словно Тургенев боится слишком близко подойти к ней. В другой раз — в "Вешних водах" и в "Дыме" перед нами уже открыто происходят страстные сцены.
В "Вешних водах" Марья Николаевна изображена чудесно, в смысле общей задачи рассказа, даже лучше, чем бы следовало. Тургенев, по ходу дела, должен был представить ее неинтересной женщиной, умевшей одержать победу над Саниным только благодаря его молодости и неопытности. А меж тем, он нарисовал картину захватывающей первобытной правды и потому именно столь величественной и манящей страсти. Нигде Тургеневу не удавалось говорить о любви с большей силой и мощью. Словно бы в нем самом на мгновенье проснулись воспоминания о другой огромной страсти, пережитой его отдаленным предком тысячи лет тому назад. Даже язык, которым описывается сцена в лесу, как будто уже не тургеневский.
Но слишком дикими, необузданными показались художнику эти воспоминания из отдаленного прошлого. К чему они? Они бесполезны, они грозят нарушить мирную обыденность культурной жизни. Марья Николаевна увлекла Санина, и он покинул свою прекрасную, скромную невесту из кондитерской. Правда, невеста поплакала, но утешилась и нашла себе жениха получше Санина. Это должно бы было успокоить Тургенева и дать ему "нравственное право" без страха взглянуть на раскрывшуюся перед ним страницу из отдаленной истории человека, еще сохранившую, быть может, на себе следы непонятного, кажущегося невозможным начала нашего существования, когда идеи еще не сдерживали его естественных склонностей и страстей. Но "культурность" спутала Тургенева по рукам и ногам. Он не мог даже и на минуту допустить, что свободная и опасная любовь Марьи Николаевны может ему рассказать нечто новое и важное о жизни, чего нет в книгах и разговорах современных людей. Все не культурное подлежит исстреблению. Оттого-то в своем рассказе Тургенев всячески старается скомпрометировать Марью Николаевну в глазах читателя. Оттого-то ей в возлюбленные дан такой тихий и ручной герой, как Санин — "кисляй", выражаясь словами Веретьева, который мало того, что потерял способность ко всяким свободным движениям, вдобавок еще связан данным им своей невесте обещанием. Тургенев считал и хотел заставить читателя считать чувства Марьи Николаевны незаконными и подлежащими искоренению.