– Куда едешь?
– Кто меньше знает, тот не только крепче спит, но и дольше живет.
– Почему так загадочно, не доверяешь?
Николай криво усмехнулся, но промолчал. Потом он также молча подошел к сверкающей дорогим пластиком и никелем кофе-машине. Обнаружил, что в машине закончилась вода, достал из недр кухни пятилитровую пластиковую бутылку воды и налил ее в машину.
- Кофе будешь? – спросил он Петра, тот кивнул, - Какой?
- Что значит, какой? Понятное дело, не растворимый, ты же в этой дуре готовить собрался, значит будешь варить. Получается, выбора у меня и нет, буду как и ты черный сваренный кофе. Только, если можно, мне покрепче.
- Ты мой наблюдательный! Только эта машина разный кофе может варить – эспрессо, американо, капучино, латте… так, спокуха! – отреагировал Николай на попытку друга задать вопрос, - Тебе у нас еще долго бултыхаться, так что время разобраться в видах кофе будет. Я тебе двойной эспрессо сделаю.
Николай молча хлопотал вокруг кофейного аппарата, а Петр терпеливо ждал продолжения, понимая, что услышит сейчас что-то очень важное.
– Доверяю ли я тебе? – продолжил, наконец, Николай, - Хоть ты так неожиданно свалился мне на голову, сейчас совершенно ясно, что только тебе одному и могу доверять, поэтому зову с собой. А не говорю, куда, потому что некоторые могут так спросить, что не сможешь не ответить. Абреки-коллекторы, например. А когда ничего не знаешь, то и сказать нечего.
– Постой, ведь ты им обещал, что в понедельник...
– Поэтому и нужно уезжать сегодня.
– Сбегаешь?!
– Я же говорю, догадливый.
– А куда?
– Опять – двадцать пять! Говорю тебе: меньше знаешь, тебе же спокойнее. К вечеру привезут твои документы, будешь гражданином нэзалэжной Украины, как привезут, сразу и отчалим. А то ты сейчас как Паниковский – человек без паспорта [1].
– Точно, паспорт у меня дома остался… там.
– А хоть бы и с тобой был, советский серпасто-молоткастый [2] давно не входу.
– Коль, вообще-то я хотел к своим поехать, Васю увидеть, Таню. С Васей бы я наверняка сумел подружиться, хотя, получается, он теперь старше меня…
– Он не старше тебя, Петя, – сказал Николай таким голосом, что сердце Петра ухнуло в бездну, где все черно и ничего не исправишь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вчера я не смог, - Николай запнулся, собираясь с духом, - ты такой был ошалелый от всего, это бы тебя… не знаю… но сегодня обязан…
– Не тяни!
– Ты вчера читал про войну в Чечне… Вася погиб еще в Первую чеченскую.
Петр закаменел.
– В 95-м его призвали в армию, из-за чего с Татьяной случился очередной приступ депрессии, она замкнулась и пару месяцев не выходила на связь, а позвонила мне, только когда его из учебки отправили в Моздок. Я хотел вытащить его оттуда, но было поздно. В первую же неделю Вася пропал без вести. Месяцев через шесть эти твари подкинули на наш блокпост его тело вместе с видеокассетой. На ней… было снято, как ему отрезают голову… – Николай как будто закашлялся, – извини… со словами, что так будет со всеми неверными русскими собаками, пока они будут топтать землю независимой Ичкерии. На теле у Васи не было живого места, полгода эти нелюди мучили нашего мальчика, целых полгода…
Николай сглотнул ком, по щекам текли слезы. Он отдышался и продолжил:
– Татьяна впала в кататонический ступор и не вышла из него, она теперь не человек – овощ. Я устроил ее в хоспис, оплатил пожизненное содержание, за ней очень хорошо ухаживают. Я регулярно проверяю.
– Мне нужно побыть одному, – бесцветно произнес Петр и ушел в кабинет.
* * *
Николай выждал час и вошел в кабинет. Петр сидел на диване, глядя в никуда.
– Ты как? – тихо позвал Николай. Глупый, конечно, вопрос, но никакой другой на ум не пришел.
– Нормально, - бесцветно отозвался Петр, - Сделай, пожалуйста, еще кофе, я сейчас приду.
Петр появился минут через двадцать, вошел и молча сел.
– Кофе остыл, подогреть?
– Не надо, спасибо.
– Петь, сейчас ты мне не поверишь, но услышь, время лечит. Я по себе знаю. Прошло уже много лет, боль никуда не делась, но притупилась.
– Это я его убил… Ты понимаешь, что вчера только он провожал меня на работу. Вчера! Босиком вылез из кроватки и обнимал меня вот тут, в этом коридоре. Вчера, понимаешь?!
Петр заплакал. Его трясло, он захлебывался горем, но натяжение нерва ослабло. Николай перевел дыхание. «Хорошо, хорошо, поплачь, братка, это помогает».
Через несколько минут беззвучные рыдания прекратили сотрясать Петра, он взглянул на друга и кивнул, давая понять, что готов слушать дальше. Николай продолжил: