Апартаменты Угримова как будто перенеслись в Венецию с Манхэттена. Сверкающие деревянные полы, современная дизайнерская мебель, плазменный телевизор и двойная раздвижная дверь, ведущая на длинную террасу, с которой открывался панорамный вид на вечернюю Венецию с Гранд-каналом. Дух захватило даже у Чарльза.
Сам Угримов сидел перед стальным столом на стуле с высокой спинкой и читал что-то на экране ноутбука. При виде гостей он изобразил удивление, улыбнулся и, поднявшись из-за стола, шагнул к ним с протянутой рукой.
— Первые гости в моем новом доме. — По-английски хозяин изъяснялся легко и уверенно. — Добро пожаловать.
На вид ему было лет пятьдесят — высокий, с седыми вьющимися волосами и ослепительной улыбкой. Тяжелый, как и у Чарльза, взгляд сочетался в Угримове с легкостью, стремительностью, какой-то юношеской энергичностью.
После взаимных представлений он усадил их и первым перешел к делу.
— Итак, чем могу помочь нашим американским друзьям?
Энджела протянула фотографию Фрэнка Додла. Угримов надел широкие очки «Ральф Лорен» и внимательно посмотрел на снимок, слегка наклонив его в слабеющем вечернем свете.
— И кто это может быть?
— Он работает на американское правительство.
— То есть на ЦРУ?
— Мы из посольства. Этот человек пропал три дня назад.
— Вот как. — Угримов протянул фотографию. — Неприятное дело.
— Так и есть. Уверены, что он не появлялся у вас?
Угримов повернулся к телохранителю.
— Николай, у нас были другие посетители? — спросил он по-русски.
Николай выпятил нижнюю губу и покачал головой.
Угримов пожал плечами.
— Боюсь, ничем не могу вам помочь. А почему вы думаете, что он мог появиться здесь? Разве я должен его знать?
— До исчезновения он собирал о вас информацию, — сказала Энджела.
— Вот как, — повторил русский и поднял палец. — Хотите сказать, что сотрудник американского посольства в Вене проявлял интерес к моей частной жизни и бизнесу?
— Вы бы обиделись, если бы они вами не заинтересовались, — сказал Чарльз.
Угримов усмехнулся.
— О'кей. Позвольте вас угостить. Или вы на работе?
— Мы на работе, — к неудовольствию Чарльза, подтвердила Энджела и, поднявшись, подала хозяину визитную карточку. — Если мистер Додл все же свяжется с вами, пожалуйста, позвоните мне.
— Обязательно, — Угримов посмотрел на Чарльза. — До свидания, — сказал он по-русски.
Чарльз повторил русскую фразу.
Спустившись по лестнице, они вышли на улицу и снова окунулись в неподвижный влажный воздух.
Энджела зевнула.
— И что это было?
— Что?
— Откуда он знает, что ты говоришь по-русски?
— Повторяю, мне нужно новое имя. — Чарльз огляделся. — Русская община не так уж и велика.
— Но и не мала, — возразила Энджела. — А что ты высматриваешь?
— Вот. — Он не стал указывать, а только кивнул в сторону небольшого знака на углу. — Видишь, остерия. Давай-ка прогуляемся туда. Поедим, а заодно и понаблюдаем.
— Ты ему не веришь?
— Такому человеку? Даже если Додл и приходил к нему, он никогда в этом не признается.
— Ладно. Ты, если хочешь, наблюдай, а мне нужно поспать.
— А если таблетку?
— Первая бесплатно? — Она отвернулась, пряча зевок. — У нас в посольстве проверяют на наркотики.
— Тогда оставь мне хотя бы сигаретку.
— Когда это ты начал курить?
— Я уже бросаю.
Энджела вытряхнула из пачки сигарету, но, перед тем как отдать ее Чарльзу, спросила:
— Скажи, это химия или работа сделали тебя таким?
— Каким?
— Или, может, все дело в именах. — Она протянула сигарету. — Может быть, из-за них ты такой равнодушный… холодный. Когда тебя звали Мило, ты был другим.
Он моргнул, но слов для ответа не нашлось.
6
Первую часть ночной смены он провел в маленькой остерии, поглядывая в окно дома на Барба-Фруттариол, и не спеша расправлялся с чичетти, блюдом из морепродуктов и жаренных на гриле овощей, попивая прекрасное кьянти. Скучающий бармен пытался было завести разговор, но Чарльз отмалчивался, и даже когда тот заявил, что Джордж Майкл «бесспорно, лучший в мире певец», не стал ни соглашаться, ни спорить. Болтовня бармена постепенно слилась с прочими звуками, составлявшими унылый фоновый шум.