Турист
Пейзаж
наполнен пылью. Пыль в воздухе, на листьях деревьев, на кустах, на дороге и над дорогой, на редкой траве и на дне кюветов. Июльская жаркая пыль — достаточно взглянуть на нее, чтобы пересохло в глотке и заскрипели зубы. Начало июля, день — жаркий, время — около двух пополудни, место — где-то там, где не очень давно была Польша. На переднем плане пейзажа — дорога. В те времена, такую дорогу называли «шоссе»: укатанная глина с гравием. Ширина — разъехаться встречным повозкам, грузовикам — тесно: по бокам — кюветы. Сейчас пересохшая глина превращается в пыль. Сверху парит солнце, ни облачка. Глину превращает в пыль идущая по дороге
Колонна
Люди в колонне делают все возможное, чтобы пыли стало больше. Они тащатся опустив головы и загребая пыль ногами. Почти половина — босиком. В гимнастерках, счастливцы — в пилотках. В пыли можно разглядеть несколько фуражек в голове колонны. Пыль покрывает их лица целиком, включая глаза. Колонна воняет потом, кровью и дерьмом, воняет так, что трудно дышать даже в десяти шагах от нее. Поэтому, дюжина конвоиров в немецкой полевой форме старается держаться подальше. Два счастливца идут шагов на двадцать впереди, два неудачника — на полсотни метров позади колонны, такие же пыльные, как и пленные. Остальные распределились поровну справа и слева. Они стараются идти не по шоссе, а по другую сторону кювета. Когда это не получается, морщатся и матерятся сквозь зубы по-немецки. Пленные хромают рядами по шесть — восемь человек. Отставший от своего ряда проваливается сквозь следующие ряды, как в омут. Провалившиеся в конец колонны идут толпой, из которой время от времени вываливается уже упавший или еще падающий. Если ему не удается встать и догнать колонну, его догоняет конвоир, и тогда раздается выстрел. Стрелявший брезгливо кривится после грязной работы, выпивает пару глотков воды из фляжки и идет меняться местами с кем-нибудь слева или справа. Примерно раз в час, когда колонна вытягивается наполненным водой презервативом, ее останавливают, и конвоиры гонят задних вперед короткими очередями сбоку. Вот молодой промахнулся: попал пленному в спину. Он с испугом смотрит как тот сучит ногами и уходит в кусты блевать. Его старший коллега не пожалел патрона — добил и запил водой. Почти не замечающие друг друга
Пленные
не разговаривают и не стонут. Они только дышат, с каждым выдохом лишаясь еще одной капли воды. На всю колонну — всего три пары сцепились, положив друг другу руки на плечи, чтобы было легче идти. Вот одна такая пара вывалилась из последнего ряда. Левый сбросил руку правого и пытается вернуться в ряд. Правый падает. Повязки на раненых покрыты пылью и почти не видны. Кровь на сбитых ногах — тоже. Пленные настолько одинаковы, что уже не вызывают жалости. Хотя, если присмотреться, то один из них, очевидно,
Другой
Он выше и массивнее. Как он ни сутулится, это заметно. Он осматривается, пряча глаза, наблюдает происходящее вокруг. Главное — он ровно дышит с закрытым ртом. В пыльной солдатской форме, без пилотки, с забинтованной головой, босиком, грязный, но не как все, а как-то иначе. Он идет в последнем ряду, хотя мог бы идти быстрее. Если бы колонна стояла, то минут через пять — десять его «ненашесть» стала бы очевидна окружающим, но пока колонна движется — не до него. Понятно, что это и есть
ГГ[1]
который старается не смотреть в чужие глаза. Около трех ему это не удается: под ноги вываливается мальчишка в командирской гимнастерке. Вряд ли ему двадцать. Ноги уже отказали, а глаза — нет. Его глаза не только смотрят, но и видят. В лице — отчаяние. Ему не повезло: он умрет, зная, что умирает. ГГ встречается с ним взглядом, морщится, как конвоир после выстрела, наклоняется, поднимает его и просовывает правую руку ему подмышку. Конвоир слева, тот самый старший коллега, тычет ГГ автоматом в почки и неразборчиво орет что-то очевидное. ГГ приостанавливается, поворачивается к конвоиру, смотрит ему в глаза, улыбается и произносит по-немецки длинную убедительную фразу, в которой не меньше трех раз встречается «хер». Конвоир отводит автомат и ошарашенно кивает. Буксир ГГ тащит пришвартованную справа баржу в последний, потом и в предпоследний ряд колонны. Это не требует от него заметных усилий. «Баржа» вываливается в забытье, голова падает на грудь, мертвые ноги тащатся по дороге. ГГ начинает не то речь, не то песню — негромко, только для висящего на нем юноши — странный речитатив, вроде бы по-русски. У юноши забытье переходит в сон, минут через пять, не просыпаясь, он начинает сам переставлять ноги — они больше не мертвые, и он уже не висит на ГГ. Через полчаса он идет сам, опираясь на правое плечо ГГ. Они изредка обмениваются словами, ГГ зовет командира «Коля», а тот его — «Михалыч». Еще через час дорога поворачивает налево и становится виден