– Ну и хрен с ним!.. А че, хватит с меня!
Ощущал я себя царским червонцем, который как-то нашел у бабушки в комоде, осознавал себя Героем Советского Союза, хотел уже вознестись ангелом к небесам… И тут кто-то из-за деревьев, ломясь через кусты, громовым басом завопил:
– Я ж тебя, гаденыш порву, как Тузик репку! Фу, бля, грелку!!!! Руки поотрываю! Без зубов оставлю, падла!..
Ждать обладателя громового баса, чтобы быть порванным, нерационально. Уже через мгновение я мчался на велике в поселок, улыбался открытым ртом, ловя им всяких мушек-мошек, и казалось, встречный ветер сдувает мои веснушки с лица.
Да, я стал героем поселка, так мне помнилось тогда. Медленно и гордо катился на велосипеде.
– Че, поймал чего? – интересовались из-за заборов.
– Ага, – отвечал гордо.
– Опять бычков?
– Не-а!
– А чего там у тебя?
– Лещи с подлещиками! – отвечал с деланой неохотой.
– Не зди!!! – не поверил старый горбатый сочинитель двух сюжетов в сатирический киножурнал «Фитиль».
– Бля буду!
Возле каждого двора я притормаживал и, развязывая рубашку, демонстрировал свой чудесный улов. Почти все предлагали купить у меня свежей рыбки, уж ой какой деликатес по тем временам, но я отказывал решительно всем и постепенно приближался к своему дому, чтобы войти в него Александром Македонским-Победителем.
Вот так, за мгновение, я стал добытчиком, кормильцем всей семьи, триумфатором. Братья и соседский Толик с племянником восторгались мной, а женщины провозглашали всем известное: терпенье и труд – все перетрут!
Потом появился отец, поглядел на улов и сказал:
– Славная будет уха! Сам варить буду! – добавил.
Все с нетерпением ждали обеда, не знали, чем занять себя, даже кролик Мика никого не интересовал, пока отец не крикнул, что уха моего имени готова!
И вот огромная кастрюля в середине стола обдает всех духом сваренной рыбы. У дачников булькает в желудке, пока отец разливает уху по тарелкам. С жирными кусками рыбы, с головами суп! Ох уж и наваристый…
– Осторожно, – предупреждает. – Горячая! – И вытаскивает из кармана брюк чекушку водки. – Приятного аппетита!
Ну здесь и началось. Обжигаясь, все семейство наворачивало уху, пока вдруг что-то во Вселенной не произошло. Катастрофическое. Все как по команде перестали чавкать и, вытаращив глаза, начали кашлять и отплевываться. И я с перекошенной физиономией, обхватив горло руками, вдруг понял, что в ухе – месячный запас перца для всего поселка. Отец надрывался от хохота, приговаривая: «Слабаки! Всего-то пакетик… или два», – и уплетал уху за обе щеки, складывая кости на обод тарелки. Женщины кричали на него, а он опрокинул чекушку в рот и в один глоток ее осушил… Потом два дня доедал мои трофеи с соседом дядей Левой, лысым старым алкашом, запивая мою добычу самогоном. После пели, нудно и фальшиво.
Я ненавидел отца три недели. К тому же в поселок пришли местные пацаны, предупредившие, что сантехник Бляхин, здоровый контуженный отставник-десантник, прикармливал для себя место две недели, бухнув в реку ползарплаты. Отошел-то всего на пятнадцать минут – по-большому. Все знали об этом.
– А я не знал!
– Яйца обещал оторвать! – предупредили.
На речку этим летом я больше не ходил, опасаясь за свое мужское достоинство. Вместе с братьями и соседскими приятелями, забыв о лещах и окунях, играл во все пацанские игры. Ухаживал за рыжей Региной. Мы очень любили возиться с кроликом Микой, кормили его всякими травинками, гладили и считали членом семьи, как и спаниеля с неизысканным именем Тепа.
А где-то за неделю до конца каникул, когда брызнуло пахнущим осенью дождиком, ранним утром, за час до завтрака, отец отрубил Мике голову, освежевал и к обеду приготовил кроличье рагу с картошкой.
– Без перца! – оповестил. – Честно!
И опять он ел один, запивая нашего друга водкой…
Потом я переехал жить к бабушке, никогда крольчатину не ел, и к рыбе относился с равнодушием. Тем более к рыбалке. А через десять лет женился на рыжей девушке Регине.